К 130-летию со дня рождения Генри Миллера (1891 — 1980)

В 1934 году сорокатрехлетний американский писатель и художник Генри Миллер, который жил тогда в Париже, опубликовал свою первую книгу «Тропик Рака». В 1961 году книга, наконец, была издана на его родине, где сразу стала бестселлером. Теперь же о ней обычно вспоминают в контексте обсуждения цензуры или границ дозволенного в литературе и искусстве. То есть когда говорят о чем угодно, кроме самого творчества.

Впрочем, ничего нового. Как и Дэвид Герберт Лоуренс с его «Любовником леди Чаттерлей», Генри Миллер долгое время был притчей во языцех. Ему благоволили критики и люди искусства, его боготворила богема, на него равнялись битники. Но в глазах всех остальных людей середины прошлого века он был чем-то вроде ходячей угрозы закону и порядку.

Генри Миллер — герой плутовского романа в своем роде: бродяга, пророк и изгнанник, парень из Бруклина, попавший в Париж, когда вся американская богема уже вернулась в Штаты, голодный и бездомный маргинал и даже немного жиголо, а в последние годы жизни — чуть ли не гуру. 

Всю свою жизнь он описал в серии автобиографических романов: ранние бруклинские годы — в «Черной весне», поиски себя в Нью-Йорке в 1920-х годах — в «Тропике Козерога» и трехтомной «Розе распятия» («Сексус», «Плексус» и «Нексус»), приключения в Париже 1930-х годов — в «Тропике Рака».

В 1939 году он отправился в Грецию, чтобы навестить Лоренса Даррелла; его путешествие стало сюжетной основой для «Колосса Маруссийского». Война отрезала ему путь в Европу, и он описал свой американский камбэк в «Аэрокондиционированном кошмаре». 

В 1944 году Миллер поселился на великолепном пустынном побережье Калифорнии, ведя жизнь, описанную им в «Биг-Суре и апельсинах Иеронима Босха». А потом, когда его имя превратило Биг-Сур в центр паломничества туристов, далеко не все из которых были его реальными поклонниками, переехал в Пасифик Палисейдс, Лос-Анджелес, где и провел последние семнадцать лет жизни.

Генри Миллер о себе и своей работе (фрагменты интервью Paris Rewiew, 1961): 

✍🏻 Обычно сажусь работать после завтрака. Сразу — к пишущей машинке. Если понимаю, что ничего не выходит, встаю и ухожу. 

✍🏻 Работаю обычно утром, часа по два-три. Когда-то писал с полуночи до рассвета, но это было в самом начале. В Париже меня осенило, что по утрам намного лучше работается. Писал по утрам, спал после обеда, вставал и снова писал, иногда даже до полуночи. В последние десять-пятнадцать лет понял, что нет необходимости так много работать. Это плохо. Животворящий источник иссякает.

✍🏻 В какие-то дни пишу быстро, затем наступает стадия, когда застреваю, могу по часу возиться с одной страницей. Но это случается довольно редко. Как только понимаю, что зашел в тупик, оставляю трудный эпизод на потом и возвращаюсь к нему уже в другой раз, на свежую голову.

✍🏻 Трудно сказать, сколько времени занимает написание той или иной книги. Вообще нельзя всерьез ориентироваться на даты, которые указывает автор: когда он начал когда и закончил книгу. Это не значит, что он постоянно писал книгу всё это время. Возьмем, к примеру, «Сексус» или даже всю «Розу распятия». Думаю, я к ней приступил в 1940 году — и пишу по сей день, но было бы абсурдом полагать, что я всё это время над ней работал. Я годами даже не думал о ней. 

✍🏻 А вообще какая разница, сколько времени нужно, чтобы написать книгу? Задай вы этот вопрос Сименону — вот он бы ответил абсолютно определенно. Думаю, на одну книгу у него уходит от четырех до семи недель. И он заранее знает, сколько времени потратит, знает даже, сколько будет в книге страниц. К тому же он — человек, который, когда говорит: «Теперь я собираюсь сесть и написать эту книгу», садится и пишет книгу, и полностью отдается только ей. В моей жизни никогда такого не было. Чего я только не делаю, когда пишу!

✍🏻 Никогда ничего не правлю в процессе написания. Только потом, как немного отдохну, может с месяц или два, просматриваю свежим взглядом. Вырубаю всё на своем пути. Но не всегда. Бывает, сразу получается почти так, как я хотел.

✍🏻 Каким-то образом я пришел к выводу, что писатель или художник меньше всего думает о том, чтобы расположиться поудобнее во время работы. Возможно, дискомфорт — это своего рода помощь или стимул. Люди, которые могут себе позволить творить в идеальных условиях, часто стремятся эти условия ухудшить. Но не думаю, что кто-то выбирает эти условия осознанно.

✍🏻 Вообще я считаю, что многие писатели — не от мира сего. У них всегда проблемы, и не только когда они пишут или потому что они пишут, но и во всех сферах их жизни: в браке, любви, бизнесе, деньгах — во всём. Всё это связано в один клубок, всё — неотъемлемая часть творческого процесса. Это аспект развития творческой личности. Это справедливо не для всех творческих личностей, но для некоторых — безусловно.

✍🏻 Ощущение, что пишешь «под диктовку», возникает лишь в редких случаях. Кто-то будто бы берет на себя инициативу, а ты лишь записываешь то, что тебе говорится. У меня это произошло, когда я писал о Дэвиде Герберте Лоуренсе — эту книгу я так и не закончил. А все потому, что мне приходилось слишком много думать. Знаете, мне кажется, что думать плохо. Писателю не следует много думать. Но эту книгу нельзя было писать бездумно. Я же думаю неважно. Когда пишу, мною движет что-то другое, что-то глубоко во мне запрятанное. И когда я пишу… Даже не знаю, что именно со мной происходит. Я знаю, о чем хочу написать, но как я это напишу, меня  не слишком заботит. Эта книга породила безумное количество всевозможных идей, им следовало придать определенную форму, их надо было осмыслить. Если не ошибаюсь, эту книгу я писал года два, не меньше. Она всецело овладела мной, преследовала меня, я не мог от нее отделаться. Даже спать не мог. Так вот, эту книгу я писал «под диктовку». И «Козерога» тоже, и отдельные главы некоторых других книг. Мне кажется, эти главы, эти отрывки бросаются в глаза. Не знаю, замечают это читатели или нет.

---

➕ А здесь можно полистать парижские дневники Генри Миллера и почитать прекрасное эссе о его творчестве

#остаёмсязимовать 

Learnoff в: Одноклассниках, ВКонтакте, Telegram, ЯндексДзен