На фото: Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Бенедикт Лившиц и Юрий Анненков
Теперь эта фотография широко известна. Однако в середине 1960-х годов, когда имена репрессированных Мандельштама, Лившица и эмигранта Анненкова публиковали только в виде исключения, этот снимок был большой редкостью даже для тех, кто на нем изображен.
Фотография попала к Чуковскому и была вклеена в «Чукоккалу» в середине 1960-х годов. Вероятно, Корней Иванович получил ее от Анны Ахматовой. В пользу такого предположения говорит свидетельство его дочери, Лидии Чуковской, которая в своих «Записках об Анне Ахматовой» рассказывает, как Корней Иванович впервые увидел эту фотографию почти через пятьдесят лет после того, как она была сделана:
«Анна Андреевна молчала. Молча через стол протянула она Корнею Ивановичу большую фотографию.
— Первый день Первой мировой войны, — объяснила она, — проводы Бенедикта Лившица…
Корней Иванович шумно восхищался: “Боже, какие молодые! Неужели это мы? А я-то каков? Кажется, вот сейчас ни с того ни с сего пущусь вприсядку… И почему это у всех лица интеллигентные, а я дурак дураком?”»
В сопроводительном комментарии к фотографии в «Чукоккале» Корней Чуковский написал:
«Сохранился фотоснимок, относящийся к 1914 году, к самому началу войны. На этом снимке мы четверо сняты на длинной скамье: Мандельштам, я, Бенедикт Лившиц и Юрий Анненков. На снимке запечатлен Мандельштам первых лет своей писательской славы, бодро и беззаботно глядящий вперед».
По свидетельству Юрия Анненкова, приведенному им в «Дневнике моих встреч», Ахматова и ему подарила такую фотографию:
«Ахматова привезла с собой в Оксфорд и подарила мне одну страшно ценную для меня фотографию, относящуюся к первым дням войны 1914 года. В один из этих дней, зная, что по Невскому проспекту будут идти мобилизованные, Корней Чуковский и я решили пойти на эту улицу. Там, совершенно случайно, с нами встретился и присоединился к нам Осип Мандельштам… Когда стали проходить мобилизованные, еще не в военной форме, с тюками на плечах, то вдруг из их рядов вышел, тоже с тюком, и подбежал к нам поэт Бенедикт Лившиц. Мы обнимали его, жали ему руки, когда к нам подошел незнакомый фотограф и попросил разрешения снять нас. Мы взяли друг друга под руки и были так вчетвером сфотографированы».
В 1968 году директор Ленинградского архива кинофотофонодокументов Е. Н. Мухина прислала Чуковскому эту фотографию с просьбой рассказать, при каких обстоятельствах она была сделана. Чуковский ответил открыткой:
«Помню, мы втроем: художник Анненков, поэт Мандельштам и я, шли по петербургской улице в августе 1914 г. — и вдруг встретили нашего общего друга поэта Бен. Лившица, который отправлялся (кажется, добровольцем) на фронт. С бритой головой, в казенных сапогах он — обычно щеголеватый, — был неузнаваем. За голенищем сапога была у него деревянная солдатская ложка, в руке — глиняная солдатская кружка. Мандельштам предложил пойти в ближайшее фотоателье и сняться в честь уходящего на фронт Б. Л.
Как вы знаете, Б. Лившиц был одно время близок с Маяковским, Бурлюком, Вас. Каменским. Его мемуарная книга „Полутораглазый стрелец“ сохранила свое литературное значение и до настоящего времени».
А вот и рассказ Бенедикта Лившица как раз из книги «Полутораглазый стрелец»:
«Наголо обритый, в жакете поверх косоворотки, заправив брюки в сапоги, я мчался куда-то по Невскому, когда меня окликнули Чуковский и Анненков, приехавшие из Куоккалы попрощаться со мною. Спустя минуту к нам присоединился Мандельштам: он тоже не мог усидеть в своих Мустамяках.
Зашли в ближайшую фотографию, снялись. У меня сохранился снимок, на обороте которого Мандельштам, когда я уже был в окопах, набросал первую редакцию стихотворения, начинающегося строкою:
„Как мягкотелый краб или звезда морская…“
Сидим на скамейке вчетвером, взявшись под руки. У троих лица как лица, подобающе сосредоточенные: люди ведь сознавали, что прислушиваются к шагам истории. Но у меня! Трудно даже сказать, что выражало в эту минуту мое лицо. Я отчетливо помню свое тогдашнее душевное состояние. Всем своим внешним видом, от эмалированной кружки до знака за отличную стрельбу, мне хотелось подчеркнуть насмешку над собственной судьбой, надломившейся так неожиданно и застигшей меня врасплох, поиздеваться над молодечеством, которое уже вменялось мне в обязанность. Деланно-идиотская гримаса, перекосившая мои черты, была не чем иным, как последней вспышкой рассудка в непосильной для него борьбе. Через день я вышел бы на фотографии героем».
По словам Н. Я. Мандельштам, эта фотография действительно была напечатана в начале Первой мировой войны:
«К этому времени относится фотография О. М. с Анненковым, Лившицем и Чуковским. Она была напечатана в какой-то газете для иллюстрации того, какие кретины лезут теперь в литературу».
Взято и упорядочено отсюда
#осеньосень
Learnoff в: Одноклассниках, ВКонтакте, Instagram, Telegram, ЯндексДзен, Наш сайт
Отлично!
Поэтому и мог писать для детей.
(весело) — Всё это были люди хитро выделанные.
Чуковского в журналистику ввёл его корефан Вова Жаботинский. Именем Вовы ( Зеева) Жаботинского названа одна из улиц Иерусалима. Это был замечательный человек и сионист. Очень радикальный.
Вова мне нравится как личность. Не своими зачастую подростковыми подходами к жизни, а своей искренностью чувств.
Всем рекомендую почитать мемуары этого незаурядного человека.
вот не развязала бы империя войну и дожили бы все они благополучно до 70-х годов 20 века. а они добровольцами на фронт. ну ну.
Ваша запись «Какие кретины лезут теперь в литературу…» в LiveJournal Media — «Какие кретины лезут теперь в литературу…»
Чуковский вылитый Краско…
Хотите настоящую Поэзию Нашего века — заходите на 12_tanechka Читайте и перечитывайте…
Имя Жаботинского дали многим улицам Израиля.
Да не кретины лезли в литературу. Это литература лезла из них. И эта литература их — кем бы они ни были — увлекла в вечность. Навсегда.
Всё-таки фотографии тогда печатались в основном в журналах и в иллюстрированных приложениях к газетам (тоже такие журнальчики).
В газетах даже фотографии с фронтов переводились в штриховой рисунок — технологичнее (по тем временам), дешевле и оперативнее.
А тут фото писателей с непонятной целью. Скорее, это был журнал.
Ахматова
Очень интересная история!