Целый день на кошмах, на коврах, на восточных пирах бедняков, на дворах,
Между тихо помешанных, но величавых верблюдов, которых
Удивляет мой вежливый взгляд; целый день за размахом размах
Мусульманского говора в горьких и страстных укорах…
Целый день на полу, на дрожащей земле бедняков, и покой
Возле чашек с горячей шурпой, меж объедков и розовых роз, ― и в конце
Приодевшись и вымыв глаза, выхожу азиатской тропой глинобитных столетий,
Поразительно! Падает тутовый сбор на палас, как вода, и становится тихо на свете.
Здесь прохлада на длинных щеках бедняков и на спинах верблюжьей четы,
Здесь деревья! Слезами дыша, зарываться в атласную стужу!
Здесь ― прохлада, ― она, как прощенье помех и прощанье с гостями на ты,
Сколько звезд у нее на душе, сколько раз эти звезды выходят наружу!..
1929
Между тихо помешанных, но величавых верблюдов, которых
Удивляет мой вежливый взгляд; целый день за размахом размах
Мусульманского говора в горьких и страстных укорах…
Целый день на полу, на дрожащей земле бедняков, и покой
Возле чашек с горячей шурпой, меж объедков и розовых роз, ― и в конце
Приодевшись и вымыв глаза, выхожу азиатской тропой глинобитных столетий,
Поразительно! Падает тутовый сбор на палас, как вода, и становится тихо на свете.
Здесь прохлада на длинных щеках бедняков и на спинах верблюжьей четы,
Здесь деревья! Слезами дыша, зарываться в атласную стужу!
Здесь ― прохлада, ― она, как прощенье помех и прощанье с гостями на ты,
Сколько звезд у нее на душе, сколько раз эти звезды выходят наружу!..
1929
