ТАМ, ДАЛЕКО, ДАЛЕКО, ДАЛЕКО…
В справочнике конторы Кук и Ко Индия была названа «страной, где турист увидит таинственную жизнь слонов, где в тропических садах разлита божья благодать, вода всегда тепла, звери опасны, люди загадочны, земля предлагает свои сокровища».
Там, далеко, далеко, далеко,
Где и мне бы денечек побыть,
Где слоны у речного истока
Собираются думать и пить,
Где «сезон нескончаем купальный,
Где живут, о заботах забыв,
Где качаются гибкие пальмы,
Где синеет Бенгальский залив…
Где тревожат сквозь сон переливы
Сингасанга расстроенных струн,
Где большие плакучие ивы
Называются Бед-и-Меджнун…
Где вещает один на санскрите,
А другой на фарсидском острит,
Но ― поскольку в английской орбите ―
Называются улицы «стрит»…
Где у кротких блюстителей Брамы
Потаенно мерцающий взор, ―
Там увидишь гранитные храмы
Стооконных банкирских контор,
Разграфленные в клетку панели,
И огни погребальных костров,
И венки из вьюнков и камелий
На рогах у священных коров…
(Хоть корова не каждая свята,
Но брамины, прозрев глубоко,
Мясоед запретили когда-то,
И нельзя продавать молоко).
Меж вертепов, светящих багрово,
Мимо жриц, возносящих мольбу,
Величаво проходит корова
С белоснежной звездою на лбу, ―
Благодушием тигра жесточе
И людской презирая порыв,
Роковые, огромные очи
В даль угрюмого «стрита» вперив!
И бряцанье ее амулетов
Над толпой человеков-теней,
Над толпой человеков-скелетов,
Что склониться спешат перед ней…
Дуют знахари в длинные трубы,
Исцеленных ведя на показ…
Ждут сожжения черные трупы
На ступенях громадных террас.
И не видно ни пеших, ни конных,
Ни туземных, ни белых солдат, ―
Лишь в бинокли с высоких балконов
Благосклонные леди глядят.
Карамельки, печенье в корзинке
Опустив на веревочке вниз,
Аплодируют пестрой картинке
Стрекозиноизящные мисс…
И душистый цветок цикламена
За перила летит, как привет, ―
Потому что «терпимость священна
И ни в чем принуждения нет!»
Век течет не последний, не первый,
И не глуп стародавний уклад…
Пусть коровы идут на консервы,
Пусть индусы едят, что хотят!
И вечерняя благость ложится
Под охрипшую музыку труб
На брыластые, белые лица
С чуть брезгливою складкой у губ…
Там, далеко, далеко, далеко,
Где уклад незапамятно стар,
Где бедняк не услышит упрека,
Если голым придет на базар;
Где на свалке «отверженных» зона,
У болота ― рабов племена;
Где у стен Бенареса бессонно
Желтобурая ходит волна;
Где на Ганге качается пепел ―
От сожжения мертвых следы, ―
Где презренья достоин, кто не пил
Из священного Ганга воды;
Где так сладок бывает и мирен
Легкий ветер вечерних дорог,
Из гашишекурилен, кумирен
Синеватый струится дымок, ―
Там ― по правилам тамошним ― просто
И реально, и зримо груба,
Легендарного кажучись роста ―
В полтора телеграфных столба,
Из поселка в поселок ― за делом,
А не призрак пустой без ума! ―
Чернолобая, в рубище белом,
Скаля зубы, проходит Чума.
Бьют в литавры поклонники Шивы,
Молят небо и жгут кардамон…
Нищий пригород шумный и вшивый
Оцепляет безмолвный кордон…
Все, как читано в старых рассказах:
Эти факелы, крючья, костры…
Но пикетчики ― в противогазах
И в плащах цвета лисьей мездры…
И не вовсе обычаи стары ―
По новинке вершатся дела:
В тростниковых кварталах ― пожары…
Зачумленные села ― зола.
И не видно ни пеших, ни конных
Полицейских красивых солдат,
И проказницы с белых балконов
На бенгальский огонь не глядят,
И легенд о Великом Поджоге
Не споет на базаре никто…
Ускользают по горной дороге
Вереницы малюток авто…
За чертой карантина растаяв,
Быстролетные стаи нырнут
В голубой травостой Гималаев,
Где прохладней луны Кирнауд…
В сожалительно-грустной беседе,
В христианской любви горячи,
Прочь уносятся сэры и леди,
И духовники их, и врачи…
Им погоды нужна перемена,
А вернутся своим чередом, ―
Потому что «свобода священна
И у всякого собственный дом».
Там, далеко, далеко, далеко,
У лазурной и теплой волны,
Где поля плодоносят без срока,
Где по улицам ходят слоны,
Где гуляют пантеры и тигры
И покажет гостям чародей
Обезьяньи крикливые игры
В мертвом Городе Древних Людей…
Где блестят перламутром дорожки
Под зелеными косами ив,
Где журчат баядерок сережки,
Где звенит Аравийский залив…
Где гостей веселят умиленных…
Где на совести мира висят
Голодающих
сто
миллионов
И бесправных
еще
шестьдесят…
Где под вечер простая шарманка
В городском переулке поет,
Аромат ананасов и манго
В полнолуние спать не дает…
Где покуда на отдых не лягут
Все бродяги вечерних дорог, ―
Из открытых кумирен и пагод
Синеватый струится дымок…
Там, далеко, далеко, далеко,
Где «в садах разлита благодать»,
Где слонов у речного истока
Мне приходит пора повидать,
Где «особенно звери зубасты»,
Но в «садах разлита благодать»,
Где «рабов, не имеющих касты»,
Мне воочью пора увидать!
1947
В справочнике конторы Кук и Ко Индия была названа «страной, где турист увидит таинственную жизнь слонов, где в тропических садах разлита божья благодать, вода всегда тепла, звери опасны, люди загадочны, земля предлагает свои сокровища».
Там, далеко, далеко, далеко,
Где и мне бы денечек побыть,
Где слоны у речного истока
Собираются думать и пить,
Где «сезон нескончаем купальный,
Где живут, о заботах забыв,
Где качаются гибкие пальмы,
Где синеет Бенгальский залив…
Где тревожат сквозь сон переливы
Сингасанга расстроенных струн,
Где большие плакучие ивы
Называются Бед-и-Меджнун…
Где вещает один на санскрите,
А другой на фарсидском острит,
Но ― поскольку в английской орбите ―
Называются улицы «стрит»…
Где у кротких блюстителей Брамы
Потаенно мерцающий взор, ―
Там увидишь гранитные храмы
Стооконных банкирских контор,
Разграфленные в клетку панели,
И огни погребальных костров,
И венки из вьюнков и камелий
На рогах у священных коров…
(Хоть корова не каждая свята,
Но брамины, прозрев глубоко,
Мясоед запретили когда-то,
И нельзя продавать молоко).
Меж вертепов, светящих багрово,
Мимо жриц, возносящих мольбу,
Величаво проходит корова
С белоснежной звездою на лбу, ―
Благодушием тигра жесточе
И людской презирая порыв,
Роковые, огромные очи
В даль угрюмого «стрита» вперив!
И бряцанье ее амулетов
Над толпой человеков-теней,
Над толпой человеков-скелетов,
Что склониться спешат перед ней…
Дуют знахари в длинные трубы,
Исцеленных ведя на показ…
Ждут сожжения черные трупы
На ступенях громадных террас.
И не видно ни пеших, ни конных,
Ни туземных, ни белых солдат, ―
Лишь в бинокли с высоких балконов
Благосклонные леди глядят.
Карамельки, печенье в корзинке
Опустив на веревочке вниз,
Аплодируют пестрой картинке
Стрекозиноизящные мисс…
И душистый цветок цикламена
За перила летит, как привет, ―
Потому что «терпимость священна
И ни в чем принуждения нет!»
Век течет не последний, не первый,
И не глуп стародавний уклад…
Пусть коровы идут на консервы,
Пусть индусы едят, что хотят!
И вечерняя благость ложится
Под охрипшую музыку труб
На брыластые, белые лица
С чуть брезгливою складкой у губ…
Там, далеко, далеко, далеко,
Где уклад незапамятно стар,
Где бедняк не услышит упрека,
Если голым придет на базар;
Где на свалке «отверженных» зона,
У болота ― рабов племена;
Где у стен Бенареса бессонно
Желтобурая ходит волна;
Где на Ганге качается пепел ―
От сожжения мертвых следы, ―
Где презренья достоин, кто не пил
Из священного Ганга воды;
Где так сладок бывает и мирен
Легкий ветер вечерних дорог,
Из гашишекурилен, кумирен
Синеватый струится дымок, ―
Там ― по правилам тамошним ― просто
И реально, и зримо груба,
Легендарного кажучись роста ―
В полтора телеграфных столба,
Из поселка в поселок ― за делом,
А не призрак пустой без ума! ―
Чернолобая, в рубище белом,
Скаля зубы, проходит Чума.
Бьют в литавры поклонники Шивы,
Молят небо и жгут кардамон…
Нищий пригород шумный и вшивый
Оцепляет безмолвный кордон…
Все, как читано в старых рассказах:
Эти факелы, крючья, костры…
Но пикетчики ― в противогазах
И в плащах цвета лисьей мездры…
И не вовсе обычаи стары ―
По новинке вершатся дела:
В тростниковых кварталах ― пожары…
Зачумленные села ― зола.
И не видно ни пеших, ни конных
Полицейских красивых солдат,
И проказницы с белых балконов
На бенгальский огонь не глядят,
И легенд о Великом Поджоге
Не споет на базаре никто…
Ускользают по горной дороге
Вереницы малюток авто…
За чертой карантина растаяв,
Быстролетные стаи нырнут
В голубой травостой Гималаев,
Где прохладней луны Кирнауд…
В сожалительно-грустной беседе,
В христианской любви горячи,
Прочь уносятся сэры и леди,
И духовники их, и врачи…
Им погоды нужна перемена,
А вернутся своим чередом, ―
Потому что «свобода священна
И у всякого собственный дом».
Там, далеко, далеко, далеко,
У лазурной и теплой волны,
Где поля плодоносят без срока,
Где по улицам ходят слоны,
Где гуляют пантеры и тигры
И покажет гостям чародей
Обезьяньи крикливые игры
В мертвом Городе Древних Людей…
Где блестят перламутром дорожки
Под зелеными косами ив,
Где журчат баядерок сережки,
Где звенит Аравийский залив…
Где гостей веселят умиленных…
Где на совести мира висят
Голодающих
сто
миллионов
И бесправных
еще
шестьдесят…
Где под вечер простая шарманка
В городском переулке поет,
Аромат ананасов и манго
В полнолуние спать не дает…
Где покуда на отдых не лягут
Все бродяги вечерних дорог, ―
Из открытых кумирен и пагод
Синеватый струится дымок…
Там, далеко, далеко, далеко,
Где «в садах разлита благодать»,
Где слонов у речного истока
Мне приходит пора повидать,
Где «особенно звери зубасты»,
Но в «садах разлита благодать»,
Где «рабов, не имеющих касты»,
Мне воочью пора увидать!
1947
