«Кутырина просит…» ― «Послать ее к черту»
(Здесь черт для приличья: известно, куда).
Хватается в страхе Седых за аорту,
Трясется и Ляля, бледна и худа.
Один Калишевич спокоен и ясен
(На Ратнера, впрочем, взирая, как тигр).
Подвал продиктован, обед был прекрасен.
Каких вам еще наслаждений и игр?
Неслышно является Игорь Демидов,
Ласкателен, вкрадчив, как весь на шелку
(В сей комнате много он видывал видов).
«Абрамыч, отец… я спущусь… кофейку».
Отец что-то буркнул в ответ, и Демидов
К Дюпону идет, чтоб решать мо-круазе.
Кто был предпоследним в роду Хасанидов,
Как звали своячениц Жоржа Бизе?
Августа Филипповна входит в экстазе.
«Газеты достать абсолютно нельзя,
Весь город кричит о каком-то рассказе…
Кто автор? ― Звоню. Разумеется ― я».
Влетает, как ветер, как свет, как свобода,
Порывист, заносчив, рассеян, речист,
Ну, тот… с фельетонами в честь огорода…
Не то огородник, не то анархист.
Преемник Кропоткина, только пожиже,
Зовущий бороться, как звал в старину.
(А в сущности, что ему делать в Париже,
Студенту российскому Осоргину?)
За ним, прикрывая застенчиво шею,
Имея для каждого свой комплимент,
Знакомый Парижу, известный Бродвею,
К тому же и нобелевский конкурент,
Вы поняли ― Марк Александрыч Алданов,
Читательской массы последний кумир
[здесь две глупые строчки, которые пропускаю]
Владимир Андреич, уходите? Снова?
(Тот в банк, в типографию ― тысяча дел.)
«Сто франков до Пятницы… честное слово!..
Не слушает… не дал… исчез… улетел.
Ступницкий не в духе, дерзить начал Колька.
Единственный выход ― пойти к Сарачу.
Сарач только спросит: «прикажете сколько?»,
И в книжку запишет, придвинув свечу.
Чуть Вера Васильевна выпорхнет в двери,
Сейчас же и Шальнев в ту самую дверь.
Была Клеопатра. Была Кавальери.
По Шальневу Верино царство теперь.
Судьбой к телефону приставлен Ладинский,
Всему человечеству, видно, назло:
Он ― гений, он ― Пушкин, он ― бард исполинский,
А тут не угодно ль ― алло да алло!
На свежий товар негодует Эразмус.
С «коровой», с капустой лежат пирожки.
«А были б микробы-с, а были б миазмы-с,
Так все расхватали бы вмиг дурачки!»
К унынью клиентов из пишущей братьи
Блуждает Кобецкий, повесивши нос.
«Формация кризиса… при супрематьи
Америки… труден научный прогноз».
Прогнозы для Волкова менее трудны:
Два франка внести в прошлогодний баланс,
Подклеить в уборной подгнившее судно,
Трясти бородою при слове «аванс».
Пора наконец перейти к Кулишеру,
Но тут я сдаюсь и бросаю перо.
Тут Гоголю место, Шекспиру, Гомеру,
Тут нужен бы гений ― c’est un numero!