И шел я
по теплому сору
своей же души.
(И знал: что когда-то
вели Его здесь, ―
по Золоту-Морю равнины, ―
средь сора тоски и страданий).
Однородная с золотом
глина отваливалась,
когда подымался я в гору,
(я трогал руками: живая была словно песнь!),
и обрывками плача
все ― в пустоте ― отзывалось:
и далекие полости хижин покинутых,
и мертвых деревьев
телесное будто тепло,
и не-людская
напевность щемящая ―
Золота-Глины: во всей бесконечности: Золота-Глины.
по теплому сору
своей же души.
(И знал: что когда-то
вели Его здесь, ―
по Золоту-Морю равнины, ―
средь сора тоски и страданий).
Однородная с золотом
глина отваливалась,
когда подымался я в гору,
(я трогал руками: живая была словно песнь!),
и обрывками плача
все ― в пустоте ― отзывалось:
и далекие полости хижин покинутых,
и мертвых деревьев
телесное будто тепло,
и не-людская
напевность щемящая ―
Золота-Глины: во всей бесконечности: Золота-Глины.
