На бульваре с незамеченным изъяном,
на конечном закруглении трамвая,
на закате обесцвеченно-румяном
словно лестница уводит винтовая
за границу, на невидимый пригорок,
где сиреневые ветки да скамейки.
В телефонах, в измерительных приборах
начинаются магнитные помехи.
Это прежнее московское полесье
ближе к ночи проступает из расселин.
Оступившийся удержит равновесье,
но без памяти опомнится, рассеян.
В разговоре с обитателями клиник
новый друг, еще не сильно разогретый,
угрожает никому: уйду в малинник!
Ну, попробуй, ― говорят ему, ― разведай.
Вот он песню заведет, срывая горло.
В первом приступе ни смысла, ни примера.
Только новая Офелия покорно
обмирает на плече у браконьера.
Не зови ее, она тебя не слышит.
С отражением играет понемножку,
обыграет и, задумчивая, слижет
клейкий обморок, испачкавший ладошку.