Хвойная хвороба
Борису Мессереру
I
Мы знаем: счастья ― нет, но где покой, где воля?
В рассудке бредит дрель, чей строен диссонанс:
диез влюблен в бемоль. Младенческая хвоя,
в Крещенский вечерок печётся ль кто о нас?
Воск воду усложнил и капает на карты.
Что ведомо свечам и зауми зеркал?
Ворона под окном: ― Карр! Поживаешь как ты? ―
Вороний сирый глад, знать, ласки возалкал.
Давно возлюблен мной летатель заоконный,
встречались и внизу: вот ― лакомая сласть.
Эзоп или Крылов, отрину слог окольный:
кусочек сыра есть, да нет уменья встать.
Жить ― и виновной быть в убийствах, войнах, ссорах
всемирных? Зренья дар был возвращён очам.
― Под мышкой у тебя вскипела цифра «сорок» ―
мне Цельсий, хоть молчал, любезно отвечал.
Сколь мой возвышен сан в угодиях укромных!
Кровать, дозволь хворать, ни словом не солгав,
не учинять ногам хождения уроков,
лежать, словно стоять, как на посту солдат,
навытяжку. Ужель я на посту заснула?
Вот ― воля, вот ― покой. Одну приемлю власть
удельных двух князей недуга и досуга.
Ворона, пёс и кот повелевают: встать.
Встаю… едва иду… Иеронима Босха
творений пред зрачком очнулся вариант.
Пав из ухватки рук, посуда щедро бьётся.
― Всё ― к счастью, ― говорю, как люди говорят.
Озноба кисть дрожит, лунно-морозной вязи
растит в уме узор озонной хвои в честь.
Спектр в дребезгах расцвёл Гусе-Хрустальной вазы,
как радужная мысль: мгновенье счастья ― есть.
20 ― 21 января 2002 года