Ахмадулина Б. А.
Ночь под Рождество

Геннадию Комарову


Как ни живи ― вестей, с небес сошедших,
день важно полон, занятый собой.
В краю, чужом иным краям, ― Сочельник
благовестил Елоховский собор.

Как будто мира прочего не зная,
ждёт Коляды отдельный календарь.
Целует слух Елохова названье.
Кутью готовит постник ― кулинар.

Капризницу он потчует шарлоткой,
глад праведника ― лакомством воды.
Но все равны пред тайною широкой
в ожоге ожидаемой звезды.

Мы ― попрошайки, с нас и взятки гладки,
да будут святки воздаяньем нам:
колядовать ― изнанкой вверх, загадки
загадывать грядущим временам.

В честь торжества и слякоть нам во сладость,
хоть предвещает строгую весну.
Младенца осиянного восславить ―
трикирий возожгу, перо возьму.

Но меня гололёд
с прямопутку совлёк.
Таково проросла ―
посейчас молода.
Наперёд Рождества
к нам пришла Коляда.
Сладких святок благодать ―
целовать и баловать.
Ты меня не виновать,
одари, овиноградь.
То ль в морозе, то ли в зное ―
сколько снегу намело,
виноградье наливное,
красно ― зелено моё.

Как мной любимо это виноградье!
Ему соплещет море ― окиян.
То ль мнится, то ль, в покое и в отраде,
мне ангел тайну ночи открывал.

Пустынников всегда говеет голод.
Какой гуляка их смущён постом?
Чур, чур меня! Дозволил чёрту Гоголь
попрыгивать и помавать хвостом.

Лампаде разум угодить старался ―
смятенье дум его не обошло.
Виденье: одиночество страдальца
явилось, привмешалось, обожгло.

Никто, как Гоголь, не томит, не мучит.
Разгадка там, не знаю: где ― потом.
Сокровище младенческих имуществ ―
с родимой «ятью» долгожитель ― том.

Среди детей, терпеть беду умевших,
когда войны простёрлись времена,
в повалке и бреду бомбоубежищ
бубнила «Вия» бабушка моя.

Вий, вой, война. Но таинство ― моё лишь.
Я чтила муку неподъятых век
и маленький жалела самолётик,
пылающий, свой покидавший верх.

В без ― ёлочной тоске эвакуаций
изгнанник сирый детства своего
просил о прежнем, «Вия» возалкавший
и отвергавший «Ночь под Рождество».

Та, у которой мы гноили угол,
старуха, пребывая молодой,
всю ночь молилась. Я ловила ухом
её молитв скорбящую юдоль.

Под пристальным проклятьем атеизма
ребёнка лишний прорастал побег.
Он в собственных наитьях затаился,
питающих невежества пробел.

Доверясь лишь возлюбленному древу,
чтобы никто не видел, не ругал,
карандашом нарисовал он Деву
с Младенцем небывалым на руках.

Так жил он с тайной, скрытою подушкой,
уж время ― заточают в комсомол,
чей предводитель, смолоду потухший,
как Пан, был пьяноват и козлоног.

Но глаз прельщала невидаль кретина,
который в детстве Буниным любим.
Я шла домой. Меня ждала картинка ―
тайник под изголовием моим.

Средь хвойных грёз, вполне ино ― кромешных,
ель возглавлял, как ей закон велел,
взамен звезды ― кощунства наконечник,
чтоб род людской забыл про Вифлеем.

Как выжить обречённому дитяти,
спасительный как совершить рывок,
когда ознобно дед ― морозны дяди,
влекущие в загробье хоровод?

Лишь так, пожалуй: заглушает гогот
хранитель сердца, ветхий книжный шкаф.
Коль с Пушкиным ― в родных соседях Гоголь,
всё минет, обойдётся как ― никак.

Но боль свежа, жалея страстотерпца:
безумья итальянского не снесть,
в камине дотлевают угли текста,
как родина ― его туманна смерть.
Уж как бы вдосталь ― надобно излишних,
чрезмерных мук, таких никто не знал.
Зачем Белинский, честно взбеленившись,
его посланьем пагубы терзал?

И честность прочих ― вздоры слов никчемных,
возмыли ― и забыл их небосвод.
Всех подсознаний, стынущих в кочевьях, ―
заглавный он, неоспоримый вождь.

Все без него ― лишь сироты приюта,
где кормит яд живот и ум детей.
Но свянут флаги, гимны отпоются
насильных измышлений и страстей.

Разгула ночь. Но темнота откуда? ―
Ель пошатнут, посуду перебьют.
Чёрт месяц взял! Зато кузнец Вакула
летит по черевички в Петербург.

День празднества, ожги морозом ― солнцем.
Где сотворивший лютый мой букварь?
Как чист опалы снег, куда он сослан:
в утайку сквера, но на свой бульвар.

Елоховского храма позолота,
к печали Нила Сорского, ― пышна.
Тот, помысел о ком, ― мне отзовётся.
Гляжу ― а ночь под Рождество прошла.

Святкам рад снегопад ―
синеват, сыроват.
Чёрт крутил и вертел ―
наперед Рождества
нам звезду и вертеп
Коляда принесла.
Ты в мой сад ― вертоград
приходи, вертопрах.
Выпросить ― не воровать,
сыпь в ладони, виноградь.
Ты ко мне ― колядовать,
я к тебе ― околдовать.
Я другой не знаю доли,
всё мне мило, всё мало,
виноградье молодое,
красно ― зелено моё.