Сверканье блёсен, жалобы уключин.
Лишь стол и я смеемся на мели.
Все ловят щук. Зато веленьем щучьим
сбываются хотения мои.
Лилового махрового растенья
хочу! ― сгустился робкий аметист
до зауми чернильного оттенка,
чей мрачный слог мастит и знаменит.
Исчадье дальне-родственных династий,
породы упованье и итог, ―
пустив на буфы бархат кардинальский,
цветок вступает в скудный мой чертог.
Лишь те, чей путь ― прыжок из грязи в князи,
пугаются кромешности камор.
А эта гостья ― на подмостках казни
войдет в костер: в обыденный комфорт.
Каморки заковыристой отшелье ―
ночных крамол и таинств закрома.
Не всем домам дано вовнутрь ущелье.
Нет, не во всех домах живет скала.
В моём ― живет. Мох застилает окна.
И Север, преступая перевал,
захаживает и туманит стёкла,
вот и сегодня вспомнил, побывал.
Красе цветка отечественна здравость
темнот застойных и прохладных влаг.
Он полюбил чужбины второзданность:
чащобу-дом, дом-волю, дом-овраг.
Явилась в нём нездешняя осанка,
и выдаст обращенья простота,
что эта, под вуалем, чужестранка ―
к нам ненадолго и не нам чета.
Кровь звёзд и бездн под кожей серебрится,
и запах умоляюще не смел,
как слабый жест: ненадобно так близко!
здесь ― грань прозрачных и возбранных сфер.
Высокородный выкормыш каморки
приемлет лилий флорентийских весть,
обмолвки, недомолвки, оговорки
вобрав в лилейный и лиловый цвет.
Так, усмотреньем рыбы востроносой,
в теснине каменистого жилья,
со мною делят сумрак осторожный
скала, цветок и ночь-ворожея.
Чтоб общежитья не смущать основы
и нам пред ним не возгордиться вдруг,
приходят блики, промельки, ознобы
и замыкают узко-стройный круг.
― Так и живете? ― Так живу, представьте.
Насущнее всех остальных проблем ―
оставленный для Ладоги в пространстве
и Ладогой заполненный пробел.
Соединив живой предмет и образ,
живет за дважды каменной стеной
двужильного уединенья доблесть,
обняв сирень, оборонясь скалой.
А этот вот, бредущий по дороге,
невзгодой оглушенный человек
как связан с домом на глухом отроге
судьбы, где камень вещ и островерх?
Всё связано, да объяснить не просто.
Скала ― затем, чтоб тайну уберечь.
Со временем всё это разберется.
Сейчас ― о ночи и сирени речь.
24 ― 25 июня 1985
Сортавала
Лишь стол и я смеемся на мели.
Все ловят щук. Зато веленьем щучьим
сбываются хотения мои.
Лилового махрового растенья
хочу! ― сгустился робкий аметист
до зауми чернильного оттенка,
чей мрачный слог мастит и знаменит.
Исчадье дальне-родственных династий,
породы упованье и итог, ―
пустив на буфы бархат кардинальский,
цветок вступает в скудный мой чертог.
Лишь те, чей путь ― прыжок из грязи в князи,
пугаются кромешности камор.
А эта гостья ― на подмостках казни
войдет в костер: в обыденный комфорт.
Каморки заковыристой отшелье ―
ночных крамол и таинств закрома.
Не всем домам дано вовнутрь ущелье.
Нет, не во всех домах живет скала.
В моём ― живет. Мох застилает окна.
И Север, преступая перевал,
захаживает и туманит стёкла,
вот и сегодня вспомнил, побывал.
Красе цветка отечественна здравость
темнот застойных и прохладных влаг.
Он полюбил чужбины второзданность:
чащобу-дом, дом-волю, дом-овраг.
Явилась в нём нездешняя осанка,
и выдаст обращенья простота,
что эта, под вуалем, чужестранка ―
к нам ненадолго и не нам чета.
Кровь звёзд и бездн под кожей серебрится,
и запах умоляюще не смел,
как слабый жест: ненадобно так близко!
здесь ― грань прозрачных и возбранных сфер.
Высокородный выкормыш каморки
приемлет лилий флорентийских весть,
обмолвки, недомолвки, оговорки
вобрав в лилейный и лиловый цвет.
Так, усмотреньем рыбы востроносой,
в теснине каменистого жилья,
со мною делят сумрак осторожный
скала, цветок и ночь-ворожея.
Чтоб общежитья не смущать основы
и нам пред ним не возгордиться вдруг,
приходят блики, промельки, ознобы
и замыкают узко-стройный круг.
― Так и живете? ― Так живу, представьте.
Насущнее всех остальных проблем ―
оставленный для Ладоги в пространстве
и Ладогой заполненный пробел.
Соединив живой предмет и образ,
живет за дважды каменной стеной
двужильного уединенья доблесть,
обняв сирень, оборонясь скалой.
А этот вот, бредущий по дороге,
невзгодой оглушенный человек
как связан с домом на глухом отроге
судьбы, где камень вещ и островерх?
Всё связано, да объяснить не просто.
Скала ― затем, чтоб тайну уберечь.
Со временем всё это разберется.
Сейчас ― о ночи и сирени речь.
24 ― 25 июня 1985
Сортавала
Анализ стихотворения «Сверканье блесен, жалобы уключин...» Барбары Ахмадулиной
- Введение
- Стихотворение написано в 1985 году и отражает личные переживания автора, связанные с природой и внутренним состоянием.
- Темы: связь человека с природой, одиночество, стремление к идеалу.
- Структура и форма стихотворения
- Стихотворение состоит из 24 строк, разделенных на 12 четверостиший.
- Используются различные формы рифмы, что создает музыкальность и способствует погружению в атмосферу.
- Тематика и мотивы
- Природа и ее олицетворение:
- Образы воды и растений преобладают в тексте, символизируя жизнь и преображение.
- «Сверканье блесен» и «жалобы уключин» создают образ рыбалки и близости к природному миру.
- Одиночество и внутренний поиск:
- «Лишь стол и я» - подчеркивает изолированность лирического героя.
- Поиск смысла и желаний в контексте странствий и желаний.
- Природа и ее олицетворение:
- Лексика и стилистические приемы
- Использование метафор и образных выражений:
- «Исчадье дальне-родственных династий» - намек на принадлежность к роду.
- «Мох застилает окна» - символизирует заброшенность и забытость.
- Природные образы, такие как «цветок» и «сиреня», добавляют лиричности и эмоциональной насыщенности.
- Философский подтекст
- Стихотворение затрагивает глубокие вопросы соединения природы и внутреннего мира человека.
- Противостояние света и тьмы, внутреннего и внешнего мира.
- Эмоциональная палитра
- Сочетание легкой меланхолии и стремления к гармонии.
- Чувства одиночества и одновременно стремление к общению с природой.
- Заключение
- Стихотворение является ярким примером поэзии, исследующей внутренний мир человека через призму природы.
- Ахмадулина удачно сочетает реалии окружающего мира с личными чувствами, создавая уникальную атмосферу и глубокий смысл.
