Взамен элегий ― шуточки, сарказмы.
Слог не по мне, и всё здесь не по мне.
Душа и местность не живут в согласье.
Что делаю я в этой стороне?
Как что? Очнись! Ты родом не из финнов,
не из дельфинов. О, язык-болтун!
Зачем дельфинов помянул безвинных,
в чей ум при мне вникал глупец Батум?
Прости, прости, упасший Ариона,
да и меня ― летящую во сне
во мгле Красногвардейского района
в первопрестольном городе Москве.
Вот, объясняю, родом я откуда.
Но сброд мотеля смотрит на меня
так, словно упомянутое чудо ―
и впрямь моя недальняя родня.
Немудрено: туристы да прислуга,
и развлеченья их невелики.
А тут ― волною о скалу плеснуло:
в диковинку на суше плавники.
Запретный блеск чужого ширпотреба
приелся пресным лицам россиян.
― Забудь всё это! ― кроткого привета
раздался всплеск, и образ просиял.
Отбор довел до совершенства лица:
лишь рознь пороков оживляет их.
― Забудь! Оставь! ― упрашивал и длился
печальный звук, но изнемог и стих.
Я шла на зов ― бар по пути проведав.
Вдруг как-то мой возвысился удел.
Зрачком Петра я глянула на шведов.
За стойкой плут ― и тот похолодел.
Он ― сложно-скрытен, в меру раболепен,
причастен тайне, неизвестной нам.
― Оставь! Иди! ― опять забрезжил лепет. ―
Иду. Но как прозрачно-скучен хам.
Как беззащитно уязвлен обидой.
― Иди! ― неслось. ― Скорей иди сюда!
Вот этих, с тем, что в них, автомобилей
напрасно жаждать ― лютая судьба.
Мне белоснежных шведов стало жалко:
смущен, повержен, ранен в ногу Карл.
Вдруг ― тишина. Но я уже бежала:
окликни вновь, коль прежде окликал!
Вчера писала я, что на запоре
к заливу дверь. Слух этот справедлив,
но лишь отчасти: есть дыра в заборе.
― Не стой, как пень, ― мне указал залив.
Я засмеялась: к своему именью
финн не пролез. А я прошла. Вдали,
за длительной серебряною мелью,
стояло небо, плыли корабли.
Я шла водой и слышала взаимность
воды, судьбы, туманных берегов.
И, как Петрова вспыльчивая милость,
явился и сокрылся Петергоф.
С тех пор меня не видывала суша.
Воспетый плут вернуться завлекал.
В мотеле всем народам стало скушно,
но полегчало мокрым плавникам.
Июнь ― июль 1984
Мотель-кемпинг «Ольгино»
Слог не по мне, и всё здесь не по мне.
Душа и местность не живут в согласье.
Что делаю я в этой стороне?
Как что? Очнись! Ты родом не из финнов,
не из дельфинов. О, язык-болтун!
Зачем дельфинов помянул безвинных,
в чей ум при мне вникал глупец Батум?
Прости, прости, упасший Ариона,
да и меня ― летящую во сне
во мгле Красногвардейского района
в первопрестольном городе Москве.
Вот, объясняю, родом я откуда.
Но сброд мотеля смотрит на меня
так, словно упомянутое чудо ―
и впрямь моя недальняя родня.
Немудрено: туристы да прислуга,
и развлеченья их невелики.
А тут ― волною о скалу плеснуло:
в диковинку на суше плавники.
Запретный блеск чужого ширпотреба
приелся пресным лицам россиян.
― Забудь всё это! ― кроткого привета
раздался всплеск, и образ просиял.
Отбор довел до совершенства лица:
лишь рознь пороков оживляет их.
― Забудь! Оставь! ― упрашивал и длился
печальный звук, но изнемог и стих.
Я шла на зов ― бар по пути проведав.
Вдруг как-то мой возвысился удел.
Зрачком Петра я глянула на шведов.
За стойкой плут ― и тот похолодел.
Он ― сложно-скрытен, в меру раболепен,
причастен тайне, неизвестной нам.
― Оставь! Иди! ― опять забрезжил лепет. ―
Иду. Но как прозрачно-скучен хам.
Как беззащитно уязвлен обидой.
― Иди! ― неслось. ― Скорей иди сюда!
Вот этих, с тем, что в них, автомобилей
напрасно жаждать ― лютая судьба.
Мне белоснежных шведов стало жалко:
смущен, повержен, ранен в ногу Карл.
Вдруг ― тишина. Но я уже бежала:
окликни вновь, коль прежде окликал!
Вчера писала я, что на запоре
к заливу дверь. Слух этот справедлив,
но лишь отчасти: есть дыра в заборе.
― Не стой, как пень, ― мне указал залив.
Я засмеялась: к своему именью
финн не пролез. А я прошла. Вдали,
за длительной серебряною мелью,
стояло небо, плыли корабли.
Я шла водой и слышала взаимность
воды, судьбы, туманных берегов.
И, как Петрова вспыльчивая милость,
явился и сокрылся Петергоф.
С тех пор меня не видывала суша.
Воспетый плут вернуться завлекал.
В мотеле всем народам стало скушно,
но полегчало мокрым плавникам.
Июнь ― июль 1984
Мотель-кемпинг «Ольгино»
