Я возжигала в полночь две свечи.
Лоб занимался помысла ростком.
Вблизи смиренно теплилась лампада.
Дни февраля мы бережно сочли,
сплочённые бесхитростным родством,
как снег и двор, как дворник и лопата,
Март наступил, не повредив зиме.
Событий всех важнее их канун, ―
так думали мои огни и гасли.
Лоб предавался черноплодной тьме.
Но иногда Шервинский и Катулл
являлись мне в созвучье и согласье.
Не стану странной тайны объяснять.
Возбредил лоб, приняв в часу шестом
за свой успех поспешность кофеина.
Поэт с Поэтом виделись во снах.
Но мне казался римлян божеством
тот, с кем я лишь однажды говорила.
Уж дворника с лопатою пример
стал явью, хлопотавшею внизу.
Бранилось с ним водителей собранье.
Брело дитя, влачившее портфель,
и, внюхиваясь в близкую весну,
гуляли меж сугробами собаки.
Я лоб спросила: высоко ль возрос
прозрачный стебель в призрачном саду?
На что извёл он двух свечей раденье?
Не пожелал ответить на вопрос
садовник-лоб, имеющий в виду
вот этих строк невзрачное растенье.
В ночь на 13 марта 1999
Лоб занимался помысла ростком.
Вблизи смиренно теплилась лампада.
Дни февраля мы бережно сочли,
сплочённые бесхитростным родством,
как снег и двор, как дворник и лопата,
Март наступил, не повредив зиме.
Событий всех важнее их канун, ―
так думали мои огни и гасли.
Лоб предавался черноплодной тьме.
Но иногда Шервинский и Катулл
являлись мне в созвучье и согласье.
Не стану странной тайны объяснять.
Возбредил лоб, приняв в часу шестом
за свой успех поспешность кофеина.
Поэт с Поэтом виделись во снах.
Но мне казался римлян божеством
тот, с кем я лишь однажды говорила.
Уж дворника с лопатою пример
стал явью, хлопотавшею внизу.
Бранилось с ним водителей собранье.
Брело дитя, влачившее портфель,
и, внюхиваясь в близкую весну,
гуляли меж сугробами собаки.
Я лоб спросила: высоко ль возрос
прозрачный стебель в призрачном саду?
На что извёл он двух свечей раденье?
Не пожелал ответить на вопрос
садовник-лоб, имеющий в виду
вот этих строк невзрачное растенье.
В ночь на 13 марта 1999
