Ты сладострастней, ты телесней
Живых ― блистательная тень
Баратынский
Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она ― Козлоногая, посредине ― Путаница, слева ― портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина*, другим ― Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Мятель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета,
и ей чудится голос, который читает:
* На фоне куста цветущих роз (Аполлон, 1917,? ) большой букет роз «Gloire de Dijon» медленно осыпается на ковер. См. картину С. Судейкина «Коломбина». Или Психея в теплом желтом сиянии с бабочкиными крыльями.»
Распахнулась атласная шубка!
Не сердись на меня, Голубка,
Что коснусь и этого кубка:
Не тебя, а себя казню.
Все равно подходит расплата ―
Видишь там, за вьюгой крупчатой,
Мейерхольдовы арапчата
Затевают опять возню.
А вокруг старый город Питер,
Что народу бока повытер
(Как тогда народ говорил), ―
В гривах, в сбруях, в мучных обозах,
В размалеванных чайных розах
И под тучей вороньих крыл.
Но летит, улыбаясь мнимо,
Над Маринскою сценой prima
Ты ― наш лебедь непостижимый, ―
И острит опоздавший сноб.
Звук оркестра, как с того света
(Тень чего-то мелькнула где-то),
Не предчувствием ли рассвета
По рядам пробежал озноб?
И опять тот голос знакомый,
Будто эхо горного грома, ―
Наша слава и торжество!
Он сердца наполняет дрожью
И несется по бездорожью
Над страной, вскормившей его.
Сучья в иссиня-белом снеге…
Коридор Петровских Коллегий 15
Бесконечен, гулок и прям.
(Что угодно может случиться,
Но он будет упрямо сниться
Тем, кто нынче проходит там.)
До смешного близка развязка:
Из-за ширм Петрушкина 16 маска*.
Вкруг костров кучерская пляска.
Над дворцом черно-желтый стяг…
Все уже на местах, кто надо:
Пятым актом из Летнего Сада
Пахнет… Призрак цусимского ада
Тут же. ― Пьяный поет моряк…
* Вариант: Чрез Неву за пятак на салазках.
* * *
Как парадно звенят полозья,
И волочится полость козья…
Мимо, тени! ― Он там один.
На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но такие таятся чары
В этом страшном, дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом ―
Все таинственно в пришлеце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале,
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом?
И его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы, ―
И в каких хрусталях полярных,
И в каких сияньях янтарных
Там, у устья Леты ― Невы.
Ты сбежала сюда с портрета,
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать.
Так плясать тебе ― без партнера!
Я же роль рокового хора
На себя согласна принять.
На щеках твоих алые пятна;
Шла бы ты в полотно обратно;
Ведь сегодня такая ночь,
Когда нужно платить по счету…
А дурманящую дремоту
Мне трудней, чем смерть, превозмочь.
Ты в Россию пришла ниоткуда,
О мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко,
Петербургская кукла, актерка*,
Ты ― один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О подруга поэтов,
Я наследница славы твоей,
Здесь под музыку дивного мэтра ―
Ленинградского дикого ветра
И в тени заповедного кедра
Вижу танец придворных костей…
* Было: козлоногая, кукла, актерка.
Оплывают венчальные свечи,
Под фатой «поцелуйные плечи»,
Храм гремит: «Голубица, гряди!» 17
Горы пармских фиалок в апреле ―
И свиданье в Мальтийской Капелле 18,
Как проклятье в твоей груди.
Золотого ль века виденье
Или черное преступленье
В грозном хаосе давних дней?
Мне ответь хоть теперь:
неужели
Ты когда-то жила в самом деле? ―
И топтала торцы площадей
Ослепительной ножкой своей…
Дом пестрей комедьянтской фуры,
Облупившиеся амуры
Охраняют Венерин алтарь.
Певчих птиц не сажала в клетку,
Спальню ты убрала, как беседку,
Деревенскую девку-соседку
Не узнает веселый скобарь 19.
В стенках лесенки скрыты витые,
А на стенках лазурных святые ―
Полукрадено это добро…
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,
Ты друзей принимала в постели,
И томился драгунский Пьеро, ―
Всех влюбленных в тебя суеверней,
Тот, с улыбкой жертвы вечерней,
Ты ему, как стали ― магнит,
Побледнев, он глядит сквозь слезы,
Как тебе протянули розы
И как враг его знаменит.
Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа… ―
Вот он, бой крепостных часов…
Ты не бойся ― дома не мечу. ―
Выходи ко мне смело навстречу ―
Гороскоп твой давно готов…
Живых ― блистательная тень
Баратынский
Спальня Героини. Горит восковая свеча. Над кроватью три портрета хозяйки дома в ролях. Справа она ― Козлоногая, посредине ― Путаница, слева ― портрет в тени. Одним кажется, что это Коломбина*, другим ― Донна Анна (из «Шагов Командора»). За мансардным окном арапчата играют в снежки. Мятель. Новогодняя полночь. Путаница оживает, сходит с портрета,
и ей чудится голос, который читает:
* На фоне куста цветущих роз (Аполлон, 1917,? ) большой букет роз «Gloire de Dijon» медленно осыпается на ковер. См. картину С. Судейкина «Коломбина». Или Психея в теплом желтом сиянии с бабочкиными крыльями.»
Распахнулась атласная шубка!
Не сердись на меня, Голубка,
Что коснусь и этого кубка:
Не тебя, а себя казню.
Все равно подходит расплата ―
Видишь там, за вьюгой крупчатой,
Мейерхольдовы арапчата
Затевают опять возню.
А вокруг старый город Питер,
Что народу бока повытер
(Как тогда народ говорил), ―
В гривах, в сбруях, в мучных обозах,
В размалеванных чайных розах
И под тучей вороньих крыл.
Но летит, улыбаясь мнимо,
Над Маринскою сценой prima
Ты ― наш лебедь непостижимый, ―
И острит опоздавший сноб.
Звук оркестра, как с того света
(Тень чего-то мелькнула где-то),
Не предчувствием ли рассвета
По рядам пробежал озноб?
И опять тот голос знакомый,
Будто эхо горного грома, ―
Наша слава и торжество!
Он сердца наполняет дрожью
И несется по бездорожью
Над страной, вскормившей его.
Сучья в иссиня-белом снеге…
Коридор Петровских Коллегий 15
Бесконечен, гулок и прям.
(Что угодно может случиться,
Но он будет упрямо сниться
Тем, кто нынче проходит там.)
До смешного близка развязка:
Из-за ширм Петрушкина 16 маска*.
Вкруг костров кучерская пляска.
Над дворцом черно-желтый стяг…
Все уже на местах, кто надо:
Пятым актом из Летнего Сада
Пахнет… Призрак цусимского ада
Тут же. ― Пьяный поет моряк…
* Вариант: Чрез Неву за пятак на салазках.
* * *
Как парадно звенят полозья,
И волочится полость козья…
Мимо, тени! ― Он там один.
На стене его твердый профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин?
Демон сам с улыбкой Тамары,
Но такие таятся чары
В этом страшном, дымном лице:
Плоть, почти что ставшая духом,
И античный локон над ухом ―
Все таинственно в пришлеце.
Это он в переполненном зале
Слал ту черную розу в бокале,
Или все это было сном?
С мертвым сердцем и мертвым взором
Он ли встретился с Командором,
В тот пробравшись проклятый дом?
И его поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы, ―
И в каких хрусталях полярных,
И в каких сияньях янтарных
Там, у устья Леты ― Невы.
Ты сбежала сюда с портрета,
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать.
Так плясать тебе ― без партнера!
Я же роль рокового хора
На себя согласна принять.
На щеках твоих алые пятна;
Шла бы ты в полотно обратно;
Ведь сегодня такая ночь,
Когда нужно платить по счету…
А дурманящую дремоту
Мне трудней, чем смерть, превозмочь.
Ты в Россию пришла ниоткуда,
О мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко,
Петербургская кукла, актерка*,
Ты ― один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О подруга поэтов,
Я наследница славы твоей,
Здесь под музыку дивного мэтра ―
Ленинградского дикого ветра
И в тени заповедного кедра
Вижу танец придворных костей…
* Было: козлоногая, кукла, актерка.
Оплывают венчальные свечи,
Под фатой «поцелуйные плечи»,
Храм гремит: «Голубица, гряди!» 17
Горы пармских фиалок в апреле ―
И свиданье в Мальтийской Капелле 18,
Как проклятье в твоей груди.
Золотого ль века виденье
Или черное преступленье
В грозном хаосе давних дней?
Мне ответь хоть теперь:
неужели
Ты когда-то жила в самом деле? ―
И топтала торцы площадей
Ослепительной ножкой своей…
Дом пестрей комедьянтской фуры,
Облупившиеся амуры
Охраняют Венерин алтарь.
Певчих птиц не сажала в клетку,
Спальню ты убрала, как беседку,
Деревенскую девку-соседку
Не узнает веселый скобарь 19.
В стенках лесенки скрыты витые,
А на стенках лазурных святые ―
Полукрадено это добро…
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли,
Ты друзей принимала в постели,
И томился драгунский Пьеро, ―
Всех влюбленных в тебя суеверней,
Тот, с улыбкой жертвы вечерней,
Ты ему, как стали ― магнит,
Побледнев, он глядит сквозь слезы,
Как тебе протянули розы
И как враг его знаменит.
Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа… ―
Вот он, бой крепостных часов…
Ты не бойся ― дома не мечу. ―
Выходи ко мне смело навстречу ―
Гороскоп твой давно готов…
