Горный страж
Вы, звезды мантии черной!
Закона строгого знаки!
Горят среди ночи горной
Весы в многозвездном мраке.
Но властью молитв ― обитель
Смягчает дальнейшие судьбы.
И выйдет только водитель
На суд невидимых судей.
* * *
Канули в прошлое, вьюгой звеня,
Тридцать четыре блуждающих дня.
Всюду ― лишь тихие толпы камней.
Храбрые рыцари ― снега бледней.
Первою жертвой погибели жадной
В бездну сорвался Раймонд Беспощадный.
Голод стучит неотступной погоней,
Пали в пути истощенные кони,
Смерть, как орлица, летит по пятам ―
Кончено! / Оборвались дороги!
Где Монсальват? / Нагие отроги,
Пропасти нелюдимые там…
Злое ущелье смертного края
Снег вечереющий запорошил…
Понял ли хоть один, умирая,
Что их вожатый ― король ― совершил?
Поздний разведчик пришел назад.
Кричали долго. Теперь молчат.
Только теснее жмутся, теснее
К тощим кострам из горного мха…
Ночь надвигается, ночь синеет,
Необорима, как меч, и тиха.
Звезды слагают все те же напевы…
Цокнул копытом горный олень…
У потухающих глаз королевы
Мягко ложится черная тень.
Только ― откуда? / На Севере дальнем
Небо дрожит багрянцем печальным;
Только ― откуда? / По белым хребтам
Смутное зарево плещется там…
И острие невозможной надежды
Вдруг прикоснулось к душе короля.
Сверху кольчуги бархат одежды
Сдвинув плотней и ни с кем не деля
Мысли сверкнувшей, в гулкую ночь
Выше и выше торопится прочь.
Ноги скользят по крутым уступам;
Глыбы, едва пробудясь, сквозь сон
Ухают в пропасти глухо и тупо…
― Выше… Боже! Кто ж это ― вон
Сходит с утеса ― в плаще, как снег, ―
Призрак ли? / Ангел ли? / Человек?
Сердце упало. Вперед, вперед!
Щебень царапает, режет лед,
Но вестник идет ― от севера к югу
Оборотясь и подняв ладонь,
Запорошен утихнувшей вьюгой,
Быстр и бесшумен, как белый огонь.
― Склонился к призывам твоим и мольбе
Владычествующий на вершине:
Я послан на помощь ― поведать тебе
Дорогу из льдов нерушимых. ―
Светла его речь, а медлительный голос,
Протяжный и твердый, спокоен и тих:
Так ветер свистящий в расщелине голой
На миг притихает меж сучьев нагих.
― Но кто ж ты, в горах стерегущий ночами?
На горного духа похож ты очами!..
― Про имя не дам я ответа:
Не принц я, не герцог, не граф,
Но в городе вечного света
Зовут меня Аль-Мутарраф.
Доверься ж охране дозора,
Не трать драгоценных минут:
Пред лик государя Клингзора
Наш путь еще долог и крут.
Как странно: откуда? ― арабское имя…
В альпийскую ночь, среди льдов и камней?..
Что судеб избранника нейсповедимей?
Теперь отдохнуть у нежданных друзей,
Оттуда проникнуть в край Монсальвата,
Неутолимый призыв утоля…
И, крыльями новой надежды подъята,
Затрепетала душа короля.
― Я бургундский король: по этим вершинам
Блуждая, мы кружим множество дней…
Спасибо тебе! Я велю паладинам
И Агнессе, супруге моей…
Нет! / Властно и дерзко над хаосом горным
Рука поднялась, заграждая путь
Перчаткой серебряной с кружевом черным
На звездных туманов искристую муть.
― Не мнишь ли ты, что слабым детям Бога,
Лишь для забав проникнувшим сюда,
Сердцам младенческим я покажу дорогу
Из снежных уст сторожевого льда?
Со мной пройдешь в столицу только ты ―
Избранник ослепительной мечты!
Как! Лишь он не погибнет во мраке и вьюге?.
В сердце зажглась смертная боль:
А королева?
Верные слуги?
Вздрогнул от гордого гнева король:
― Нет! Лучше узы снежного плена,
Ночь… Вечная тьма!
― Ты предлагать мне смеешь измену?
Дерзкий бродяга! Меч вынимай! ―
И, отступив, он выхватил меч ―
Но враг недвижим был, и речь
Прозвучала еще раз:/ ― Узнай:
В этот час уже смерть каменит их черты,
Их гробницей стал этот край,
Можешь смерти бежать один только ты.
Выбирай!
Но король не сдвигал воспаленного взора.
Ветер выл, леденящ и свистящ,
И лицо становилось бледнее, чем горы,
Чем блестевший под вьюгою плащ.
― Защищайся! / Иль я вонжу острие
В низкое сердце твое! ―
И тогда только меч свой, упругий и длинный,
Вынул медленно Аль-Мутарраф:
Будто лунным лучом озарились долины
И остывшие конусы лав,
И грозные срывы природной твердыни,
Подобные замковым рвам…
И рыцари сшиблись в бесплодной пустыне
Подобно разгневанным львам.
Араб налетел, беспощадный и вольный,
Как горный раскованный дух,
На узкой площадке, где места довольно
Для боя смертельного двух;
Со складок плаща за спиной, облетая,
Осыпался снежный налет,
Плащ вьется, крутясь, как орлиная стая,
Спешащая в дикий полет.
Напрасно заносит удары, удары
Над чудным врагом Джероним:
Ответный удар неизбежен, как кара,
Как молния, неотразим.
И смертная жажда свободы и власти
В крови закипает, как стон:
За что ему гибнуть? Чью жизнь или счастье
Окупит погибелью он?..
А там, впереди, после бед и усилий,
Как солнце, влекущая цель:
Престол под охраною ангельских крылий
Над ширью покорных земель!
И, будто услышав в молчанье смятенном
Души раздвоенную речь,
Кладет Мутарраф, точно луч охлажденный,
В ножны остывающий меч.
― Не смею убить тебя, рыцарь! Высоко
Ты правишь дорогу свою:
Венчанного свыше, ведомого роком
В ударе твоем узнаю!
― Ведомого роком… Пустые слова!..
Глянет утро в провалы долин ―
Паладины мертвы, королева мертва,
Я один!..
― Так зачем же ты хочешь судьбу разделить
С судьбой недоносков земли?
Кто провидит корону за мглой перемен, ―
Не боится темных измен!
О, горечь забвенья любимых, далеких,
Всех, брошенных в жертву холодной мечте!
Душа разрывалась в боренье… / И щеки
Закрыл рукавицей король в темноте.
― Ты прям, ты отважен, ты горд, Джероним,
Назови ж меня братом своим!
―… Да, ты многое понял, ты прав,
Мудрый Аль-Мутарраф.
― Так в путь же. Спускаясь за мною,
Где тают последние льды,
Взгляни на того, кто земную
Пустыню оденет в сады.
Король отступил. И слова упали,
Жестокие, мертвые, как свинец:
― Не о захватчике ли Парсифале
Ты говоришь, странный гонец?
― О, нет! Ты узришь небывалый простор,
Край орлов над вершинами гор,
Воскресающий Рим, ― безудержной волной
К нему роды и роды текут…
Ты забыл обреченных ― так следуй за мной
В залу тронную, а не на суд.
И с тлеющим сердцем, томимый, как раной,
Надеждой и смутною болью стыда,
Последовал молча за вестником странным
Король по извилинам хрупкого льда.
И милю за милей, безмолвные двое
Шли мимо потухших костров и костей,
И дикие своры, то лаем, то воем
Их путь провожали по дну пропастей.
Все выше, все уже по кручам неверным
Чуть видимая извивалась тропа,
Где днем пробегают лишь быстрые серны
И еле становится с дрожью стопа.
Все сумрачней делались горные пики, ―
Подземною судоргой выгнутый грунт:
То ль ангельские, то ль звериные лики ―
Природы окаменевающий бунт.
И близкое зарево, как покрывало,
Уже колыхалось над их головой,
Когда к оголенным камням перевала
Они поднялись в тишине гробовой.
Огромный, базальтом очерченный кратер
За ними угадывал ищущий взор;
Здесь город воздвигнуть один император
Посмел бы стихиям наперекор…
Но что это? Тысячеустое ль пенье,
Играя, теплеющий ветер донес?..
― Посмотри, каким блеском и славой объят
Этот истинный Монсальват!
Нет другого прекрасней под кровом небес,
Его прозвище ― Город чудес.
Что это? / Не доходя перевала,
Остановился король, не дыша:
Свет поднимается: белый, то алый
С каменной пропасти, как из ковша;
Ветер навстречу летит и поет,
Влажный, горячий, душистый, как мед;
Озеро света бушует внизу
Под облаками, как солнце в грозу, ―
Да: это брызжут лучи, как снопы,
Да: это праздничный рокот толпы.
― Где мы? Чье это пенье?
Чьи это голоса? ―
― Это народное восхваленье
Воплощающему чудеса,
Это ― к светочу света
зов;
Вслушайся ж в гул
слов!
Но вострубившие медные трубы
Даль в величавое пенье влила,
Переплелись с ним протяжные струны,
Странно-пронзительные колокола…
Волей стальной обуздав тревогу,
Двинулся снова король в дорогу:
Ноги подкашивались, немели, ―
― Может ли быть, что напрасен путь,
Может ли быть, что у чудной цели
Опередил меня кто-нибудь?.. ―
И, безотчетным страхом томим,
К пенью прислушался Джероним:
― Воссиявший выше гор
радугой,
Радость мира, Клингзор,
радуйся!
Покоривший океан
пламенный,
Обуздавший уздой
каменной,
Единящий валы
розные,
Кто подобен тебе,
грозному?
Под землей ли, с земной
лавою,
На земле ли, с людской
славою;
В небесах ли, где днесь
клирами
Серафимы звенят
лирами?