Рождение
Скоро ль? Скоро ль, чудные вестники?
Все спокойней душа, все покорней.
Им, премудрым, дарующим песню
И очам открывающим ― горнее.
Им, одетым нетленными тканями,
Им, рожденным от Духа и пламени, ―
Эти свечи в унылом жилище,
Эта горькая трапеза нищая!
* * *
До ночи глаза поднимали в мольбе
В Распятью ― Рожэ, королева ― к звездам,
В последнюю ночь перед страшным отъездом
Навстречу неисповедимой судьбе.
Созвездье Орла поднялось над отрогом,
С вершин потянул холодный дух,
Когда, наконец, за усталым порогом
Оранжевый отблеск лучины потух.
Но слабым, усталым, уснувшим ― на смену,
В сарайчике тесном, где сено в углу,
Седой Гурнеманц преклоняет колена,
Больные колена ― на жестком полу.
Лицо опустилось в простертые руки,
Молитвенной формулы краткие звуки
В послушное сердце низведены;
Дыхание мерно, глаза смежены.
И слово за словом, проникновенно,
Смиренно выстукивает оно,
Как колокол, погруженный на дно
В сияющем озере спящей вселенной
И тихо, кругами, молитва ― любовь
Исходит из сердца лучисто и ровно…
Безгласна спокойно текущая кровь.
Отогнаны мысли. Сознанье безмолвно.
Глубокая тьма. За дверями, в ущелье
Ни шага, ни звука… Поляна ― как сад.
― Мир твоей келье
И душе твоей, брат! ―
Он вздрогнул. Нежданный
Вздох сорвался ― и стих.
В дверь поляны туманной
Входят тени троих:
В пальцах каждого ― посох
С крестом наверху,
В голубеющих росах
От тропинок во мху…
И шепчет он слово,
Трепет, радость и ужас тая:
― Ведаю, кто вы… / Верую, кто вы,
Но за что мне милость сия?!
― За смиренье без страха,
За невидимый подвиг в тиши,
За созданье из праха
Богоносной души.
И капюшон―/ откинулся…
Ни ― облика, ни ― зениц, ―
Лишь луч ослепительный хлынул,
Бросающий в страхе ниц:
Старик отшатнулся. / Руку
Подняв щитом у лица,
Как сноп подкошенный рухнул
К стопам святого гонца;
Но свет ― через пальцы ― в очи
Лился, как белая дрожь,
Как волны по воздуху ночи,
С дыханьем лилии схож.
― Радуйся, брат наш, полно!
Взгляни на нас, ― не страшись!
Близится вечный полдень
Ставшей твоей души!
Был голос теплее привета ―
Так смертные не говорят, ―
И поднял к источнику света
Старик прозревающий взгляд…
Он видел ― сквозь струи сиянья ―
Отеческий взор и уста,
Улыбкой прощенья и знанья
Подобные лику Христа.
Черты проступали сквозь свет ―
Аммарэт!..
Не знал он, что светом обратным
Лицо его блещет; что он
Уж избран на путь невозвратный
Из плещущих волн времен.
― Тебя ожидают, как брата,
Святые в саду Монсальвата. ―
― Учитель!.. Учитель!.. Брачных одежд
Нет у меня! Нет!
Как же взойду я на пир? Где ж
Вынести мне этот свет?!
Но встали, склонив колена,
Младшие из троих,
Касаясь ― справа и слева ―
Тканью одежд своих;
И ― как священник во храме,
Пред тем, как Чашу поднять,
Руки воздев над Дарами,
Испрашивает благодать, ―
Так Аммарэт у порога
Руки возвел и лик,
И звуку молитвы строгой
Внимал, рыдая, старик:
― Искупитель невольных и вольных,
Воплощенный Завет!
Солнце горних и дольних!
Всепрощающий Свет!
Милосердьем ведом,
Ты открыл Никодиму
О рожденье втором.
Душу нового брата
Мощь и право нам дай провести
До ворот Монсальвата,
Защищая в пути,
К совершенному строю
В осиянном краю,
Сквозь рожденье второе
В Дух и Волю твою!
И легла, как бесплотный огонь,
На главу Гурнеманца ладонь.
― В Богоносное
Тело
Облекись, ― и в Нетленную ткань;
Под творящие
Стрелы
Духа Божьего ―
Встань! ―
Пламя ли ринулось с неба, как дар?
Сердце ли оборвало свой удар?
Вихрь ли смятенную кровь закружил
Вспять по руслу пламенеющих жил?
Это, как молния, Божья милоть
Падала ― на расщепленную плоть.
Сил земнородных бессильная муть
Голову покидала и грудь,
Через стопы, торопясь, как струя,
В землю, под землю, на дно бытия;
Жадно впитывала их толща пород,
Всасывая в круговорот,
В сумрачный круговорот вещества,
В битву без торжества.
И просиял ослепительный лик,
Выстраданный/ и раскованный,
Долго томившийся в узах Двойник,
Царствию/ приуготованный,
Странно подобен был кроткий взор
Распятому,/ Сострадающему,
Как уподобилась лилия гор
Крину/ неувядающему.
А над ущельем делался серым
Воздух, и над колыбелью дня
Матерью нежной никла Венера,
К сыну лицо золотое клоня.
Медных бубенчиков тонкие трели
Пели в долинах, и пастухи
У побледневших костров смотрели
На розовеющие верхи.
Там, по ступеням алого снега
Выше, все выше текли облака,
Ибо в морях лучезарного неба
Смерть, как и жизнь, ― свята и легка.
1934-1938