Пронизала вершины дерев
желто-бархатным светом заря.
И звучит этот вечный напев:
«Объявись ― зацелую тебя…»
Старина, в пламенеющий час
обуявшая нас мировым, ―
старина, окружившая нас,
водопадом летит голубым.
И веков струевой водопад,
вечно грустной спадая волной,
не замоет к былому возврат,
навсегда засквозив стариной.
Песнь всё ту же поет старина,
душит тем же восторгом нас мир.
Точно выплеснут кубок вина,
напоившего вечным эфир.
Обращенный лицом к старине,
я склонился с мольбою за всех.
Страстно тянутся ветви ко мне
золотых, лучезарных дерев.
И сквозь вихрь непрерывных веков
что-то снова коснулось меня, ―
тот же грустно задумчивый зов:
«Объявись ― зацелую тебя…»
желто-бархатным светом заря.
И звучит этот вечный напев:
«Объявись ― зацелую тебя…»
Старина, в пламенеющий час
обуявшая нас мировым, ―
старина, окружившая нас,
водопадом летит голубым.
И веков струевой водопад,
вечно грустной спадая волной,
не замоет к былому возврат,
навсегда засквозив стариной.
Песнь всё ту же поет старина,
душит тем же восторгом нас мир.
Точно выплеснут кубок вина,
напоившего вечным эфир.
Обращенный лицом к старине,
я склонился с мольбою за всех.
Страстно тянутся ветви ко мне
золотых, лучезарных дерев.
И сквозь вихрь непрерывных веков
что-то снова коснулось меня, ―
тот же грустно задумчивый зов:
«Объявись ― зацелую тебя…»
