ЖАН-РИШАР БЛОК В КАЗАНИ
Он посмотрел горячими глазами
На рыхлый снег, на деревянный дом,
На комья туч свисающих ― и замер,
И выговорил «каррашо» с трудом.
Как много дела впереди осталось!
Общительный, насмешливый смельчак,
Он знал, что это все-таки не старость
И не последний все-таки очаг.
В таком тылу, за столько верст от бури,
От яростной работы фронтовой…
И все-таки, грустя и каламбуря,
Нужой земле он повторял: «Я твой!»
«Я твой» ― в госпиталях и у танкистов.
«Я твой» ― на всех вокзалах… И, как сноп
Зенитного прожектора неистов,
Бил юношеской радости озноб.
Ему хватало зрения и знанья
На много дней, на много верст вперед.
Изгнанье? ― Нет, не может быть изгнанья,
Париж? ― Наступит и ему черед.
Ведь если долго всматриваться ― вот он,
Любимый камень вымерших громад,
Где встал с картавым окриком «ферботен»
Прямой, как палка, наглый автомат.
Ведь если долго вслушиваться ― тут же
Возникнет песня Франции родной.
И он согрелся в нашей снежной стуже.
Он ей поверил. Только ей одной.
1941