Где улицей прохожего ― весна,
твое лицо: вдруг за домами ― поле,
а даль уже в туман оттеснена,
когда в снегу купает зверя полдень,
когда, глотая яблоки колен,
как мускулистым голодом питона,
стерильного покоя гладкий лен
следит по насту вплоть до горизонта.
Как надышаться воздухом таким,
о, как угнаться именем по насту,
безлюдием, бездомностью гоним
окраиной ли, площадью Сенатской?
И в коридоре запертом дуэли,
на очной ставке ночью: вы и я ―
вдруг опознать, что где-то вас встречал.
Какая мука умирать отдельно!
Когда поднимут веки: так ли всё?
пустые пальцы нищего участья,
открытым полем (кверху дном) ― сетчатка,
и рваный куст в углу ее расцвел.
1962
твое лицо: вдруг за домами ― поле,
а даль уже в туман оттеснена,
когда в снегу купает зверя полдень,
когда, глотая яблоки колен,
как мускулистым голодом питона,
стерильного покоя гладкий лен
следит по насту вплоть до горизонта.
Как надышаться воздухом таким,
о, как угнаться именем по насту,
безлюдием, бездомностью гоним
окраиной ли, площадью Сенатской?
И в коридоре запертом дуэли,
на очной ставке ночью: вы и я ―
вдруг опознать, что где-то вас встречал.
Какая мука умирать отдельно!
Когда поднимут веки: так ли всё?
пустые пальцы нищего участья,
открытым полем (кверху дном) ― сетчатка,
и рваный куст в углу ее расцвел.
1962