Как лодка, чьи устали вёсла,
уравновесь меня, письмо,
с июльским полднем, тенью, плесом,
его рисунком тростника,
где осы жалят глубь цветка:
пыльцу на рыльцах переносят.
Угомони, как вечер озеро,
когда на крыльях стрекозы
читаю я письмо Востока,
образчик прелести урока
откуда мчащейся грозы?
«Невесть!» ― смятение однако.
Твое церковное лицо
проступит водяными знаками:
сижу, склонившись над листом.
Так под диктовку старых дум
дряхлею, предан и угрюм.
1965
уравновесь меня, письмо,
с июльским полднем, тенью, плесом,
его рисунком тростника,
где осы жалят глубь цветка:
пыльцу на рыльцах переносят.
Угомони, как вечер озеро,
когда на крыльях стрекозы
читаю я письмо Востока,
образчик прелести урока
откуда мчащейся грозы?
«Невесть!» ― смятение однако.
Твое церковное лицо
проступит водяными знаками:
сижу, склонившись над листом.
Так под диктовку старых дум
дряхлею, предан и угрюм.
1965