Клянчили платформы: оставайся!
Поезда захлебывались в такте,
и слова, и поручни, и пальцы,
как театр вечером в антракте.
Твоя нежность (ты проходишь лугом),
твоя легкость ― словно ты с балета,
свои плечи, волосы и губы
ты дарила ликованью лета.
Рассыпались по стеклу дождины,
наливаясь, ночь текла за город,
тени липли, корчась, на заборах,
и фонарь, как будто что-то кинул,
узловатый, медленный и длинный,
всё следил в маслящееся море.
1958
Поезда захлебывались в такте,
и слова, и поручни, и пальцы,
как театр вечером в антракте.
Твоя нежность (ты проходишь лугом),
твоя легкость ― словно ты с балета,
свои плечи, волосы и губы
ты дарила ликованью лета.
Рассыпались по стеклу дождины,
наливаясь, ночь текла за город,
тени липли, корчась, на заборах,
и фонарь, как будто что-то кинул,
узловатый, медленный и длинный,
всё следил в маслящееся море.
1958
