Облака, осыпаясь, висят,
и, молчание ночи нарушив,
надо мной раскрывается сад
невесомостию парашюта.
И прозрачней руки над огнем,
фарисействуя, кружится детство,
и последняя память о нем
лапой сада ложится на сердце,
мнет его, словно комья письма,
и отказывает в исцеленье,
о, как копья, в безумье ломать
пред тобой, мое детство, колени.
Вечно вспять, вечно не наяву
гнать себя по проспектам пустынным,
я тебя, моя память, порву,
словно ветка, слетев, паутину,
и останусь, где царствует шум
сонных рек, облаков и поветрий,
и качаются, как парашют,
надо мной невесомые ветки.
и, молчание ночи нарушив,
надо мной раскрывается сад
невесомостию парашюта.
И прозрачней руки над огнем,
фарисействуя, кружится детство,
и последняя память о нем
лапой сада ложится на сердце,
мнет его, словно комья письма,
и отказывает в исцеленье,
о, как копья, в безумье ломать
пред тобой, мое детство, колени.
Вечно вспять, вечно не наяву
гнать себя по проспектам пустынным,
я тебя, моя память, порву,
словно ветка, слетев, паутину,
и останусь, где царствует шум
сонных рек, облаков и поветрий,
и качаются, как парашют,
надо мной невесомые ветки.