2
Перрон качало. В страшной давке
кого-то обожгли булавкой.
Народ на струнных инструментах
играл свежо и вдохновенно.
В толпе порыгивали пивом,
но, в общем, всё было красиво:
море голов, пестрящих платьев,
тоска, любовь, цветы, объятья,
плясала русская красавица.
Интеллигенция из зависти
брюзжала об извечном хамстве.
Носились голуби над станцией.
В кружки сбивалась молодежь.
Вор спер у хулигана нож,
тут хулиган затеял драку,
вор влип с ножом как хулиган,
чей-то младший брат заплакал,
папа старшего ругал.
Шныряли грязные цыгане,
гадая и крадя коней,
какой-то маленький поганец
пустил струю. И по спине
тяжеловесного мужчины
ладонью хлопал каждый третий,
но, заглянув в лицо, с повинной
вдруг отходил, обмякнув плетью.
Увы, брюхатый сей кретин
подобен ряду был мужчин.
Смотрели все за край платформы,
дул бриз со стороны уборной.
Вдруг кто-то крикнул: «Электричка!»
На рельсы выпал старый мичман.
Открылись раздвижные двери,
никто не обсуждал потери,
все лезли в щель, сновали руки,
у двух-троих опали брюки, ―
один из них не по сезону
еще с зимы носил кальсоны.
Кто влез вовнутрь, страдая потом,
стоял с улыбкой идиота.
Мужчины тискали втихую
соседок, не жалея сил.
В дороге кто-то подхватил,
кого-то за окно смахнули,
но утром следущим народ
в контору шел и на завод.
Перрон качало. В страшной давке
кого-то обожгли булавкой.
Народ на струнных инструментах
играл свежо и вдохновенно.
В толпе порыгивали пивом,
но, в общем, всё было красиво:
море голов, пестрящих платьев,
тоска, любовь, цветы, объятья,
плясала русская красавица.
Интеллигенция из зависти
брюзжала об извечном хамстве.
Носились голуби над станцией.
В кружки сбивалась молодежь.
Вор спер у хулигана нож,
тут хулиган затеял драку,
вор влип с ножом как хулиган,
чей-то младший брат заплакал,
папа старшего ругал.
Шныряли грязные цыгане,
гадая и крадя коней,
какой-то маленький поганец
пустил струю. И по спине
тяжеловесного мужчины
ладонью хлопал каждый третий,
но, заглянув в лицо, с повинной
вдруг отходил, обмякнув плетью.
Увы, брюхатый сей кретин
подобен ряду был мужчин.
Смотрели все за край платформы,
дул бриз со стороны уборной.
Вдруг кто-то крикнул: «Электричка!»
На рельсы выпал старый мичман.
Открылись раздвижные двери,
никто не обсуждал потери,
все лезли в щель, сновали руки,
у двух-троих опали брюки, ―
один из них не по сезону
еще с зимы носил кальсоны.
Кто влез вовнутрь, страдая потом,
стоял с улыбкой идиота.
Мужчины тискали втихую
соседок, не жалея сил.
В дороге кто-то подхватил,
кого-то за окно смахнули,
но утром следущим народ
в контору шел и на завод.
