Инне Полотовской
Рек: цепенение стрекоз!
Смолчал: строй тела молодого
я под ладонью проведу!
Ляг, прогибаясь, как дорога, ―
смолчал у свадьбы на виду.
И рек, как [банджо] бы упало:
Ночьбденья. Озером не спят.
Как осень из собранья пауз
я строю слово для тебя,
в котором сад ― наброски позы…
Измену праздную, ― смолчал,
на угол птичьего плеча
склонился, этой мыслью создан.
И как разлюбленный потерян,
стоял я на отшибе сада,
просветов длинные деревья
сменялись схватками досады.
Июнь был. Грациозней полдня
стрекоз ступала эта дева,
как будто классной дамой подле
стоял взыскательный Тургенев.
В лесу же продолжалось лето:
ольха, карьер, брусника, мох,
обрыв, потемки хвои, ветошь,
этюд заляпан, вереск сох,
пчела, прихваченная маслом,
красив дачного пейзажа,
плыло дитя светло и ясно,
забор был только что окрашен,
в бутон закрытая пчела,
и бусы в травах, и чулан,
в тростник наколотые верши,
и там, где пасека умолкла,
всё это было слишком долгим,
что показалось вдруг умершим.
1964
Рек: цепенение стрекоз!
Смолчал: строй тела молодого
я под ладонью проведу!
Ляг, прогибаясь, как дорога, ―
смолчал у свадьбы на виду.
И рек, как [банджо] бы упало:
Ночьбденья. Озером не спят.
Как осень из собранья пауз
я строю слово для тебя,
в котором сад ― наброски позы…
Измену праздную, ― смолчал,
на угол птичьего плеча
склонился, этой мыслью создан.
И как разлюбленный потерян,
стоял я на отшибе сада,
просветов длинные деревья
сменялись схватками досады.
Июнь был. Грациозней полдня
стрекоз ступала эта дева,
как будто классной дамой подле
стоял взыскательный Тургенев.
В лесу же продолжалось лето:
ольха, карьер, брусника, мох,
обрыв, потемки хвои, ветошь,
этюд заляпан, вереск сох,
пчела, прихваченная маслом,
красив дачного пейзажа,
плыло дитя светло и ясно,
забор был только что окрашен,
в бутон закрытая пчела,
и бусы в травах, и чулан,
в тростник наколотые верши,
и там, где пасека умолкла,
всё это было слишком долгим,
что показалось вдруг умершим.
1964
