. Начало поэмы
На небесах безлюдье и мороз.
На глубину ушло число бессмертных.
Но караульный ангел стужу терпит,
невысоко петляя между звезд.
А в комнате в роскошных волосах
лицо жены моей белеет на постели,
лицо жены, а в нем ее глаза,
и чудных две груди растут на теле.
Лицо целую в темя головы.
Мороз такой, что слезы не удержишь.
Всё меньше мне друзей среди живых.
Всё более друзей среди умерших.
Снег освещает лиц твоих красу,
твоей души пространство освещает,
и каждым поцелуем я прощаюсь…
Горит свеча, которую несу
на верх холма. Заснеженный бугор.
Взгляд в небеса. Луна еще желтела,
холм разделив на темный склон и белый.
По левой стороне тянулся бор.
На черствый наст ложился новый снег.
То тут, то там топорщилась осока.
Неразличим, на темной стороне
был тот же бор. Луна светила сбоку.
Пример сомнамбулических причуд,
я поднимался, поднимая тени.
Поставленный вершиной на колени,
я в пышный снег легко воткнул свечу.
1968
На небесах безлюдье и мороз.
На глубину ушло число бессмертных.
Но караульный ангел стужу терпит,
невысоко петляя между звезд.
А в комнате в роскошных волосах
лицо жены моей белеет на постели,
лицо жены, а в нем ее глаза,
и чудных две груди растут на теле.
Лицо целую в темя головы.
Мороз такой, что слезы не удержишь.
Всё меньше мне друзей среди живых.
Всё более друзей среди умерших.
Снег освещает лиц твоих красу,
твоей души пространство освещает,
и каждым поцелуем я прощаюсь…
Горит свеча, которую несу
на верх холма. Заснеженный бугор.
Взгляд в небеса. Луна еще желтела,
холм разделив на темный склон и белый.
По левой стороне тянулся бор.
На черствый наст ложился новый снег.
То тут, то там топорщилась осока.
Неразличим, на темной стороне
был тот же бор. Луна светила сбоку.
Пример сомнамбулических причуд,
я поднимался, поднимая тени.
Поставленный вершиной на колени,
я в пышный снег легко воткнул свечу.
1968