Желудок наш к тому же и брегет,
предупреждая музыкой обед
Вращается Земля и так, и сяк,
ей свойственно такое вот вращенье,
когда бы солнца луч для нас иссяк,
то мы б утратили и то, и это время.
В пустыню времени тогда б ступил верблюд,
лишилась смысла б Болдинская осень
и, кроме оной ― кропотливый труд
кормящихся от времени ремесел.
Так. Пустовало б наверху стекло,
песок минут скопился б в нижней части,
и многое утратил бы глагол,
а раз глагол, то следом и причастье.
Земля без времени, без цветовых часов:
ни светотени, ни игры рассвета,
когда уже не вырезать лицо
из кожи времени хотя бы силуэтом.
Но кроме смены лет и смены тьмы и света
есть время тела: голод, нужды, сон,
и век земной от чрева до скелета,
и дальше рая устричный сезон.
К тому же многое зависит от субъекта,
что для одних ― мгновенье, третьим ― век,
век ворона ― года, но в то же время клетка
бытует век свой в миг, как судит человек.
предупреждая музыкой обед
Вращается Земля и так, и сяк,
ей свойственно такое вот вращенье,
когда бы солнца луч для нас иссяк,
то мы б утратили и то, и это время.
В пустыню времени тогда б ступил верблюд,
лишилась смысла б Болдинская осень
и, кроме оной ― кропотливый труд
кормящихся от времени ремесел.
Так. Пустовало б наверху стекло,
песок минут скопился б в нижней части,
и многое утратил бы глагол,
а раз глагол, то следом и причастье.
Земля без времени, без цветовых часов:
ни светотени, ни игры рассвета,
когда уже не вырезать лицо
из кожи времени хотя бы силуэтом.
Но кроме смены лет и смены тьмы и света
есть время тела: голод, нужды, сон,
и век земной от чрева до скелета,
и дальше рая устричный сезон.
К тому же многое зависит от субъекта,
что для одних ― мгновенье, третьим ― век,
век ворона ― года, но в то же время клетка
бытует век свой в миг, как судит человек.
