Бабка радостною была,
бабка радугою цвела,
пирогами да поговорками
знаменита и весела.
Хоть прописана в крепостях
и ценилась-то вся в пустяк,
но и в этой цене небольшой
красовалась живой душой.
Не знавала больших хором,
не училась писать пером,
не боялась ходить босой
по лугам, покрытым росой.
В тех лугах на ее на след
и набрел пересмешник дед.
Нашутил перед ней, рассмеял,
всеми росами насиял.
На колени пред ней упал,
из неволи ее выкупал.
И пошла она за него,
за курских глаз его синевой.
Так и жили они с тех пор,
губы в губы и взор во взор.
А поссориться доводилось ―
ненадолго хватало ссор.
Бабка радостною была,
бабка иволгою плыла
по-над яблоневыми ветвями ―
мастерица на все дела!
Отглядела на синий лен,
отшумела под белый клен.
До сих пор в нее ― над рекою ―
соловьиный напев влюблен.
1927
бабка радугою цвела,
пирогами да поговорками
знаменита и весела.
Хоть прописана в крепостях
и ценилась-то вся в пустяк,
но и в этой цене небольшой
красовалась живой душой.
Не знавала больших хором,
не училась писать пером,
не боялась ходить босой
по лугам, покрытым росой.
В тех лугах на ее на след
и набрел пересмешник дед.
Нашутил перед ней, рассмеял,
всеми росами насиял.
На колени пред ней упал,
из неволи ее выкупал.
И пошла она за него,
за курских глаз его синевой.
Так и жили они с тех пор,
губы в губы и взор во взор.
А поссориться доводилось ―
ненадолго хватало ссор.
Бабка радостною была,
бабка иволгою плыла
по-над яблоневыми ветвями ―
мастерица на все дела!
Отглядела на синий лен,
отшумела под белый клен.
До сих пор в нее ― над рекою ―
соловьиный напев влюблен.
1927
