Соратники его знают как человека, не курившего и не потреблявшего спиртных напитков, но много уничтожавшего конфет. Он не смел друзей, чуждался и женщин ― он холост. Любил покататься на автомобиле, любил задавить кошку, собаку, курицу, барана. Хотелось задавить какого-нибудь киргизенка.
«10 лет контрреволюции», очерк следователя по важнейшим делам Верховного суда СССР Д. И. Матрона
Первое
1
Не кончились
эти дни,
не кончены
эти дни
горячечной
ломки и стройки.
Глаза мои
ледяни,
слова мои
ледяни,
ревущий ветер
героики!
Чтоб
не теплых цыплят
под строкой
высиживать, ―
чтоб
пилою цеплять
выродка
бесстыжего.
Что такое―
хулиган?
Нож
сажая, ―
жизнь ему
недорога ―
своя,
чужая.
Еще ходят
по Москве,
в Харькове,
Киеве;
он и жулик
и аскет ―
есть такие.
С ним
руками пустыми
не цапайся;
он―
не с нами,
не с ними,
он―
сам по себе.
Он кривит
усмешкой рот,
Злой
и узкий;
он бахвалится
и врет:
«Я, мол,
русский.
Я остануся
таким
Век
до гроба.
Все вы―
рвань,
дураки.
Я―
особый!
Я
об стену
в дому
Развалю
башку,
лишь бы жить
моему
самолюбьишку.
Вздену чуни
да кожух ―
нет препятствий;
всему свету
докажу:
брось трепаться!
Кой там черт―
социализм?!:
Все―
евреи!
Лучше
богу помолись
поскорее:
без икон,
без лампад
мы забыли
о нем…»
Смотришь:
желтый лампас
загорелся
огнем.
Смотришь:
щурит бешено
Глазки
узкие…
Сколько им
повешено?!
И все―
русские!
2
Не буяна
пьяненького,
на карачках
лезущего, ―
мы судим
Анненкова,
округа
вырезывавшего.
Может,
жил бы тихо,
фарту б
дожидался,
если бы
не вихорь
войны
гражданской,
если бы не бури
широкая сила
пену от влаги
не относила.
Вот он
сидит ―
«потомок»
декабриста.
В глазах
у судьи
Тайга
серебрится.
Забелели
берега
Белые
Байкаловы;
ночь темна
и велика,
хоть глаза
выкалывай!..
С ним―
его вояки,
страшные приспешники:
люди
или раки,
руки
или клешни?
На портретах
Брюллова
такие лица;
рот
у тонкоскулого
шевелится.
Губы―
тоньше ниточки, ―
страх
на врагов;
генеральской
выточкой
Светит
погон.
Чуб
из-под околыша
Падает
на лоб;
по степи
такого же
нес его
галоп.
Поскрипывали
ремни
у седел
тугих…
Алые
деревни
Средь
белой тайги.
Времени
не тратили
Белые
каратели:
«Разбегайтесь
по домам,…
с вами―
нянькаться!
С нами
бог и атаман,
мы―
анненковцы.
Нечего медлить,
некогда мешкать!
если младенец―
на штык да об печку;
если взрослые―
встань в затылок,
не таскать же
мертвых до ям;
так,
чтобы заживо
кровь застыла,
рассчитайсь
у могил по краям!
Баб и девок
лови по гуменьям,
эти смолкнут―
другими заменим».
Не расскажут
про все их палачества
те деревни,
что выжжены
начисто;
позапомнило их
Семиречьице ―
до сих пор
темнотою
мерещатся.
Вот он
сидит ―
«потомок»
декабриста.
В глазах
у судьи
Тайга
серебрится.
Как
заученных
Слов
ни цеди ―
Трупы
замученных
в глазах
у судьи.
Если б были они мне
братья,
эти люди-звери,
я стрелял бы в них,
слов не тратя
и словам
не веря!
«10 лет контрреволюции», очерк следователя по важнейшим делам Верховного суда СССР Д. И. Матрона
Первое
1
Не кончились
эти дни,
не кончены
эти дни
горячечной
ломки и стройки.
Глаза мои
ледяни,
слова мои
ледяни,
ревущий ветер
героики!
Чтоб
не теплых цыплят
под строкой
высиживать, ―
чтоб
пилою цеплять
выродка
бесстыжего.
Что такое―
хулиган?
Нож
сажая, ―
жизнь ему
недорога ―
своя,
чужая.
Еще ходят
по Москве,
в Харькове,
Киеве;
он и жулик
и аскет ―
есть такие.
С ним
руками пустыми
не цапайся;
он―
не с нами,
не с ними,
он―
сам по себе.
Он кривит
усмешкой рот,
Злой
и узкий;
он бахвалится
и врет:
«Я, мол,
русский.
Я остануся
таким
Век
до гроба.
Все вы―
рвань,
дураки.
Я―
особый!
Я
об стену
в дому
Развалю
башку,
лишь бы жить
моему
самолюбьишку.
Вздену чуни
да кожух ―
нет препятствий;
всему свету
докажу:
брось трепаться!
Кой там черт―
социализм?!:
Все―
евреи!
Лучше
богу помолись
поскорее:
без икон,
без лампад
мы забыли
о нем…»
Смотришь:
желтый лампас
загорелся
огнем.
Смотришь:
щурит бешено
Глазки
узкие…
Сколько им
повешено?!
И все―
русские!
2
Не буяна
пьяненького,
на карачках
лезущего, ―
мы судим
Анненкова,
округа
вырезывавшего.
Может,
жил бы тихо,
фарту б
дожидался,
если бы
не вихорь
войны
гражданской,
если бы не бури
широкая сила
пену от влаги
не относила.
Вот он
сидит ―
«потомок»
декабриста.
В глазах
у судьи
Тайга
серебрится.
Забелели
берега
Белые
Байкаловы;
ночь темна
и велика,
хоть глаза
выкалывай!..
С ним―
его вояки,
страшные приспешники:
люди
или раки,
руки
или клешни?
На портретах
Брюллова
такие лица;
рот
у тонкоскулого
шевелится.
Губы―
тоньше ниточки, ―
страх
на врагов;
генеральской
выточкой
Светит
погон.
Чуб
из-под околыша
Падает
на лоб;
по степи
такого же
нес его
галоп.
Поскрипывали
ремни
у седел
тугих…
Алые
деревни
Средь
белой тайги.
Времени
не тратили
Белые
каратели:
«Разбегайтесь
по домам,…
с вами―
нянькаться!
С нами
бог и атаман,
мы―
анненковцы.
Нечего медлить,
некогда мешкать!
если младенец―
на штык да об печку;
если взрослые―
встань в затылок,
не таскать же
мертвых до ям;
так,
чтобы заживо
кровь застыла,
рассчитайсь
у могил по краям!
Баб и девок
лови по гуменьям,
эти смолкнут―
другими заменим».
Не расскажут
про все их палачества
те деревни,
что выжжены
начисто;
позапомнило их
Семиречьице ―
до сих пор
темнотою
мерещатся.
Вот он
сидит ―
«потомок»
декабриста.
В глазах
у судьи
Тайга
серебрится.
Как
заученных
Слов
ни цеди ―
Трупы
замученных
в глазах
у судьи.
Если б были они мне
братья,
эти люди-звери,
я стрелял бы в них,
слов не тратя
и словам
не веря!
