2
На уклонах ― нарты швыдче.
Лишь бичей привычный щелк.
Этих мест седой повытчик ―
затрубил слезливо волк.
И среди пластов скрипучих,
где зрачки сжимает свет,
он ― единственный попутчик,
он ― ночей щемящий, бред.
И он весь ―
гремящая песнь
нестихающего отчаяния,
и над ним
полыхают дни
векового молчания!
«Я один на белом свете вою
зазвеневшей древле тетивою!»
― «И я, человек, ловец твой и недруг,
также горюю горючей тоскою
и бедствую в этих беззвучья недрах!»
Стынь,
стужа,
стынь,
стужа,
стынь,
стынь!
День, ―
ужас,
день. ―
ужас,
день,
день,
динь!
На уклонах ― нарты швыдче.
Лишь бичей привычный щелк.
Этих мест седой повытчик ―
затрубил слезливо волк.
И среди пластов скрипучих,
где зрачки сжимает свет,
он ― единственный попутчик,
он ― ночей щемящий, бред.
И он весь ―
гремящая песнь
нестихающего отчаяния,
и над ним
полыхают дни
векового молчания!
«Я один на белом свете вою
зазвеневшей древле тетивою!»
― «И я, человек, ловец твой и недруг,
также горюю горючей тоскою
и бедствую в этих беззвучья недрах!»
Стынь,
стужа,
стынь,
стужа,
стынь,
стынь!
День, ―
ужас,
день. ―
ужас,
день,
день,
динь!