Еще на закате мерцали…
Но вот ― почернело до ужаса,
и все в небесном Версале
горит, трепещет и кружится.
Как будто бы вечер дугою
свободу к зениту взвез
с неба ― одна за другою
слезают тысячи звезд!
И как над горящею Францией
глухое лицо Марата, ―
среди лихорадящих в трансе
луна ― онемевший оратор.
И мир, окунувшись в мятеж,
свежеет щекой умытенькой;
потухшие звезды ― и те
послов прислали на митинги.
Услышьте сплетенный в шар шум
шагов без Числа и сметы:
то идут походным маршем
к земле ― на помощь ― планеты.
Еще молчит тишина,
но ввысь ― мечты и желания,
и вот провозглашена
Великая Океания.
А где-то, как жар валюты,
на самой глухой из орбит,
солнце кровавым Малютой
отрекшееся скорбит!
1917
Но вот ― почернело до ужаса,
и все в небесном Версале
горит, трепещет и кружится.
Как будто бы вечер дугою
свободу к зениту взвез
с неба ― одна за другою
слезают тысячи звезд!
И как над горящею Францией
глухое лицо Марата, ―
среди лихорадящих в трансе
луна ― онемевший оратор.
И мир, окунувшись в мятеж,
свежеет щекой умытенькой;
потухшие звезды ― и те
послов прислали на митинги.
Услышьте сплетенный в шар шум
шагов без Числа и сметы:
то идут походным маршем
к земле ― на помощь ― планеты.
Еще молчит тишина,
но ввысь ― мечты и желания,
и вот провозглашена
Великая Океания.
А где-то, как жар валюты,
на самой глухой из орбит,
солнце кровавым Малютой
отрекшееся скорбит!
1917