Я не хочу
фальшивой башней быть,
Построенной
казенными руками;
от заводской
дымящейся трубы
не повернусь
к кресту под облаками.
Не стану ждать
пришествия времен,
лохмотья дней
сорву и в пламя рину, ―
не заменю
изношенных имен
сюсюкающей кличкой:
Октябрина.
Я предлагаю имена:
Завод
Сталелитейнович,
Забой Заботыч, ―
Они
нигде не вызовут зевот,
стальные указатели
работы!
Но знаю:
посмеются, погалдят
и вырешат―
пустые бредни снятся,
и наскоро
поназовут ребят
по еле видоизмененным
святцам.
Я влипну в стену.
Лягу на тряпье
и стану слушать
каменные шашни.
Железный голос времени
пробьет
на самой дряхлой,
самой ветхой башне.
Рассвет и стук.
Который час?
Входящий!
Голову нагните!..
Но низкий вход―
Коровий брод ―
Его
к порогу примагнитит.
«Иди за мной.
Ты спал сто лет!
Ты желт и сморщен,
как пергамент.
Иди смотреть,
как этот бред
столетья старого
свергают!»
Зрачки
расщепили огни,
на свет
тянусь руками слепо.
Лишь
старой памяти
магнит
выводит пленника
из склепа.
И свежий
сладкий дух весны
Щекочет
сморщенные бронхи,
и губы
белы и красны ―
рубцов и язв сплошных
воронки,
и старой шкурой―
злая быль,
и свет
невиданно широкий,
и, грянув,
рассыпаюсь в пыль
на неперейденном
пороге!
фальшивой башней быть,
Построенной
казенными руками;
от заводской
дымящейся трубы
не повернусь
к кресту под облаками.
Не стану ждать
пришествия времен,
лохмотья дней
сорву и в пламя рину, ―
не заменю
изношенных имен
сюсюкающей кличкой:
Октябрина.
Я предлагаю имена:
Завод
Сталелитейнович,
Забой Заботыч, ―
Они
нигде не вызовут зевот,
стальные указатели
работы!
Но знаю:
посмеются, погалдят
и вырешат―
пустые бредни снятся,
и наскоро
поназовут ребят
по еле видоизмененным
святцам.
Я влипну в стену.
Лягу на тряпье
и стану слушать
каменные шашни.
Железный голос времени
пробьет
на самой дряхлой,
самой ветхой башне.
Рассвет и стук.
Который час?
Входящий!
Голову нагните!..
Но низкий вход―
Коровий брод ―
Его
к порогу примагнитит.
«Иди за мной.
Ты спал сто лет!
Ты желт и сморщен,
как пергамент.
Иди смотреть,
как этот бред
столетья старого
свергают!»
Зрачки
расщепили огни,
на свет
тянусь руками слепо.
Лишь
старой памяти
магнит
выводит пленника
из склепа.
И свежий
сладкий дух весны
Щекочет
сморщенные бронхи,
и губы
белы и красны ―
рубцов и язв сплошных
воронки,
и старой шкурой―
злая быль,
и свет
невиданно широкий,
и, грянув,
рассыпаюсь в пыль
на неперейденном
пороге!