Будет дурака ломать,
старый Рим!..
Термы Каракалловы ―
это ж грим!
Втиснут в камни шинами
новый след.
Ты ж ― покрыт морщинами
древних лет.
Улицами ровными
в синь и в тишь
весь загримированный
стал ― стоишь.
Крошится и рушится
пыль со стен;
нету больше ужаса
тех страстей.
Трещина раззявлена.
в сто гробов;
больше нет хозяина
тех рабов.
Было по плечу ему
кладку, класть
спинами бичуемых
в кровь и всласть.
Без воды, без обуви ―
пыл остыл…
Пали катакомбами
в те пласты.
Силу силой меряя,
крался враг.
Римская империя
стерлась в прах.
Всё забыто начисто:
тишь и тлен.
Ладаном монашества
взят ты в плен…
Время, вдоль раскалывая,
бьет крылом.
Бани Каракалловой
глух пролом.
Рим стоит
как вкопанный,
тих и слеп,
с выбитыми окнами ―
древний склеп.
Брось ты эти хитрости, ―
встань, лобаст,
все молитвы вытряси
из аббатств.
Щит подняв на ремни.
боевой,
стань на страже времени
своего!
1927 ― 1928
старый Рим!..
Термы Каракалловы ―
это ж грим!
Втиснут в камни шинами
новый след.
Ты ж ― покрыт морщинами
древних лет.
Улицами ровными
в синь и в тишь
весь загримированный
стал ― стоишь.
Крошится и рушится
пыль со стен;
нету больше ужаса
тех страстей.
Трещина раззявлена.
в сто гробов;
больше нет хозяина
тех рабов.
Было по плечу ему
кладку, класть
спинами бичуемых
в кровь и всласть.
Без воды, без обуви ―
пыл остыл…
Пали катакомбами
в те пласты.
Силу силой меряя,
крался враг.
Римская империя
стерлась в прах.
Всё забыто начисто:
тишь и тлен.
Ладаном монашества
взят ты в плен…
Время, вдоль раскалывая,
бьет крылом.
Бани Каракалловой
глух пролом.
Рим стоит
как вкопанный,
тих и слеп,
с выбитыми окнами ―
древний склеп.
Брось ты эти хитрости, ―
встань, лобаст,
все молитвы вытряси
из аббатств.
Щит подняв на ремни.
боевой,
стань на страже времени
своего!
1927 ― 1928