ПЕРВАЯ ПЕСНЯ
Вот бы мне
запеть теперь такое,
чтоб сердца
рванулись из рубах,
чтоб и сам
лишился я покоя ―
лишь слова б
светились на губах!
Я не с ветру,
не с далеких Ладог,
не с полярных
красно-синих льдин
отражу
сиянье этих радуг,
вспыхну
мертвым инеем седин.
Дорогое море
голубое,
помоги мне
выпенить прилив,
залпами
взыгравшего прибоя
каменное время
прострелив.
Чтоб
не умер я
и как бы умер
и, родившись,
свет расцеловал
и из самой
сумрачной зауми
вылепетал
новые слова.
Что ты,
море,
лапы распростерло,
зацепившись когтем
за Машук?
Крепче
захвати меня за горло, ―
высоко я голос
заношу!
Волны
всё лицо заморосили…
Век ли, что ль, лизать
теленком
соль?
Выследить бы
тягу лунной силы,
бросить
на тугое колесо!
Стой же, ветер!
Ты бежишь, как влага
Пухнешь
и густеешь
под грозой.
Не игрою
паруса и флага ―
прессом бы
сдавить тебя в мозоль!
А земле,
сверлящей безграничье,
Пляшущей
по звездному ручью, ―
приказать бы
в нашу лямку бычью
эту силу
перевить
ничью.
Сам―
корабль, косящийся от крена, ―
я доверху
сердце нагрузил
и несу
сквозь гром,
сквозь блеск
из плена
снасть костей
и путаницу жил.
В непропетой юности
отчаясь,
Волю
вечным бегом иступив,
вот―
бортами пьяными
качаюсь
на тяжелой
якорной цепи.
Я ― корабль,
и я ж ― матрос и штурман,
груз
тяжеловесного зерна,
павший в трюмы
урожаем бурным,
вписываю
в судовой журнал.
Стройтесь над бортами,
комсомольцы!
«Капитан!
Когда же курс левей,
к берегам
еще безвестной пользы,
где стальной
играет
соловей?»
Вот бы мне
запеть теперь такое,
чтоб сердца
рванулись из рубах,
чтоб и сам
лишился я покоя ―
лишь слова б
светились на губах!
Я не с ветру,
не с далеких Ладог,
не с полярных
красно-синих льдин
отражу
сиянье этих радуг,
вспыхну
мертвым инеем седин.
Дорогое море
голубое,
помоги мне
выпенить прилив,
залпами
взыгравшего прибоя
каменное время
прострелив.
Чтоб
не умер я
и как бы умер
и, родившись,
свет расцеловал
и из самой
сумрачной зауми
вылепетал
новые слова.
Что ты,
море,
лапы распростерло,
зацепившись когтем
за Машук?
Крепче
захвати меня за горло, ―
высоко я голос
заношу!
Волны
всё лицо заморосили…
Век ли, что ль, лизать
теленком
соль?
Выследить бы
тягу лунной силы,
бросить
на тугое колесо!
Стой же, ветер!
Ты бежишь, как влага
Пухнешь
и густеешь
под грозой.
Не игрою
паруса и флага ―
прессом бы
сдавить тебя в мозоль!
А земле,
сверлящей безграничье,
Пляшущей
по звездному ручью, ―
приказать бы
в нашу лямку бычью
эту силу
перевить
ничью.
Сам―
корабль, косящийся от крена, ―
я доверху
сердце нагрузил
и несу
сквозь гром,
сквозь блеск
из плена
снасть костей
и путаницу жил.
В непропетой юности
отчаясь,
Волю
вечным бегом иступив,
вот―
бортами пьяными
качаюсь
на тяжелой
якорной цепи.
Я ― корабль,
и я ж ― матрос и штурман,
груз
тяжеловесного зерна,
павший в трюмы
урожаем бурным,
вписываю
в судовой журнал.
Стройтесь над бортами,
комсомольцы!
«Капитан!
Когда же курс левей,
к берегам
еще безвестной пользы,
где стальной
играет
соловей?»