У тебя
молодая рука,
пред тобою―
синеет река.
Слушай мудрость
и помни одну:
не стремись
раньше срока
ко дну.
Разве можно
в мечтах изомлеть
на высокой
на этой земле?
Разве можно
тоской истекать
из-за каждого
пустяка?
Если сердце
и солнце―
теплы,
надо прыгать с размаху
и плыть.
Рассекая вразлет
эту тишь,
ты ли―
ласточкой―
сверху летишь?
Легши на бок,
напрягши плечо, ―
ты весь мир
за собою влечешь,
постепенно
волной овладев,
на воде,
на веселой воде…
Предо мной―
половина реки,
на меня
еще лгут старики.
Помню мудрость
и знаю одну:
не идти/
раньше срока/
ко дну…
Не из прихоти,
не из причуд
я в стихе своем
сальто кручу, ―
но мне страшно
в мечтах изомлеть
на высокой
на этой земле,
Я не дамся
тоски пустяку
виснуть грузом
и ныть по стиху.
Легши на бок,
напрягши плечо, ―
я вперед уплываю
еще,
постепенно
волной овладев,
по веселой
и светлой воде.
И за мной,
не оставив следа,
Завивает
воронки
вода,
1926
молодая рука,
пред тобою―
синеет река.
Слушай мудрость
и помни одну:
не стремись
раньше срока
ко дну.
Разве можно
в мечтах изомлеть
на высокой
на этой земле?
Разве можно
тоской истекать
из-за каждого
пустяка?
Если сердце
и солнце―
теплы,
надо прыгать с размаху
и плыть.
Рассекая вразлет
эту тишь,
ты ли―
ласточкой―
сверху летишь?
Легши на бок,
напрягши плечо, ―
ты весь мир
за собою влечешь,
постепенно
волной овладев,
на воде,
на веселой воде…
Предо мной―
половина реки,
на меня
еще лгут старики.
Помню мудрость
и знаю одну:
не идти/
раньше срока/
ко дну…
Не из прихоти,
не из причуд
я в стихе своем
сальто кручу, ―
но мне страшно
в мечтах изомлеть
на высокой
на этой земле,
Я не дамся
тоски пустяку
виснуть грузом
и ныть по стиху.
Легши на бок,
напрягши плечо, ―
я вперед уплываю
еще,
постепенно
волной овладев,
по веселой
и светлой воде.
И за мной,
не оставив следа,
Завивает
воронки
вода,
1926