Кто прячется там за закрытый киоск возле рельс?
Не смерть ли? ― А надо позвать и спросить папирос.
Условимся: только кивок ― и сразу огонь.
Веселый грохот ― и серная вонь ― и грозный блеск…
С одной готовностью, Господи, нас сохрани
без псевдо-салютов. И поиск нам сократи
в стране опасной, где, уводя за холмы,
липнут и лгут похотливые фонари――…
Но нас Твой свет притягивал
сильней земных безумств. ―
Не зря ж мы и Бердяева
учили наизусть…
Мало и мало. Что было? ― день, гарь, обман――…
Голодной мыслью по словесным
пажитям бродили,
и по следам Твоих овец ―
― Пусто везде ― и дышит мазутом асфальт ―
медленно, в массивной дремоте… ―
― по словесным
пажитям блуждали,
а перед нами – до небес,
выгоревших от зноя,
стояла пыль на горизонте,
пуднятая стадами
Твоих овец ― и возвещала ―
― Страшно и страшно… Чем манишь, тварь, от угла?
Ты прячешься? ― А зачем раскрашена, химера? ― Беги!
Готова, Гога, с дымящим жезлом рука? ―
кивну, а ты в хвост ей свистящий баллон влепи.
Свежеет ― и зябко, зябко ― и ничего нет.
Подковы цокают гулко между домов.
Дворами было б прямее, но мало примет ―
запутается прогулка в клетках дворов… ―
― до бледно-голубых
стояла пыль святая,
Твоих овец святой толпы
пуднятая стопами,
как вертикальный знак, ― и нас
вела в безводный полдень ―
― Кто? ― лязгая ― там за киоск ―
Стой! ― в панике ― танк? ― уполз…
Страшны ― мы… Клок луны тускл,
и на щеке блик ― судорога скул.
Он ― в переулок ― ―и посреди
нагой пустоты ― звенят
поспешно железки… а летчик-кретин
советует влево занять.
Но нас Твой посторонний свет
притягивал сильней
земных стратегий умных всех
таких, как он, свиней ― ―
Не смерть ли? ― А надо позвать и спросить папирос.
Условимся: только кивок ― и сразу огонь.
Веселый грохот ― и серная вонь ― и грозный блеск…
С одной готовностью, Господи, нас сохрани
без псевдо-салютов. И поиск нам сократи
в стране опасной, где, уводя за холмы,
липнут и лгут похотливые фонари――…
Но нас Твой свет притягивал
сильней земных безумств. ―
Не зря ж мы и Бердяева
учили наизусть…
Мало и мало. Что было? ― день, гарь, обман――…
Голодной мыслью по словесным
пажитям бродили,
и по следам Твоих овец ―
― Пусто везде ― и дышит мазутом асфальт ―
медленно, в массивной дремоте… ―
― по словесным
пажитям блуждали,
а перед нами – до небес,
выгоревших от зноя,
стояла пыль на горизонте,
пуднятая стадами
Твоих овец ― и возвещала ―
― Страшно и страшно… Чем манишь, тварь, от угла?
Ты прячешься? ― А зачем раскрашена, химера? ― Беги!
Готова, Гога, с дымящим жезлом рука? ―
кивну, а ты в хвост ей свистящий баллон влепи.
Свежеет ― и зябко, зябко ― и ничего нет.
Подковы цокают гулко между домов.
Дворами было б прямее, но мало примет ―
запутается прогулка в клетках дворов… ―
― до бледно-голубых
стояла пыль святая,
Твоих овец святой толпы
пуднятая стопами,
как вертикальный знак, ― и нас
вела в безводный полдень ―
― Кто? ― лязгая ― там за киоск ―
Стой! ― в панике ― танк? ― уполз…
Страшны ― мы… Клок луны тускл,
и на щеке блик ― судорога скул.
Он ― в переулок ― ―и посреди
нагой пустоты ― звенят
поспешно железки… а летчик-кретин
советует влево занять.
Но нас Твой посторонний свет
притягивал сильней
земных стратегий умных всех
таких, как он, свиней ― ―
