Жребий великого
Багряный солнцекруг скользил дугой заката.
Над предвечернею глубокою водой
Переживал те дни, к которым нет возврата,
Уйдя в минувшее, боец, Витовт седой.
Он посмотрел в ладонь испытанной десницы,
Как смотрят в хартию, где дарственная речь,
В извилинах морщин читал о том страницы,
Чего и волею нельзя предостеречь.
Он полстолетия терпел неволю, козни,
Чтоб величайшим стать властителем Литвы.
Расплавил и спаял усобицы и розни,
Он знал, какой прыжок свершать умеют львы.
Литва ― могучий дуб великого обхвата,
В том дубе горницы, где тройка может встать.
Меж тем как солнцедиск скользит дугой заката,
Пергамент прошлого зазывчиво читать.
Как знать, что кроется за белыми зубами?
Улыбку разгадать не всякому дано.
Но жребий сильного предвозвещен словами?
Есть в каждом поле грань и в каждой яме дно.
Навеки втянут в тень убитого Кейстута,
Ягайла в западни укрыл Витовту путь,
Но зоркий рулевой, ладью направив круто,
Проплыл бестрепетно лихую водокруть.
Германцы жизнь Литвы ломали, рвали, гнули,
Но, вихри закрутив, Витовт их превозмог,
Грюнвальд, зеленый лес, хранит в протяжном гуле
Победный клич Литвы, литовский гудкий рог.
Монголы пронеслись, как божий бич, по странам,
Беда, пожар и мор ― татарские следы.
Литовский властелин не раз был грозен ханам,
Перкун, гремя, гремел до Золотой Орды.
От древней Балтики летя в степном просторе,
«Витовт, Витовт, Витовт», ― в ветрах звучала речь,
И, в брызгах, в Черное расплеснутое море
Витовт вступил с конем, подняв лучистый меч.
Багряный солнцекруг скользит дугой заката,
И я, в свой дух взглянув над вещею водой,
Витовта вижу там, ― он вновь, путем возврата,
Горит своей Литве, как витязь золотой.
1931?