Фунданий
Каков Назидиен за ужином казался,
Богатоль потчивать щастливец сей старался?
Желал, чтоб у меня ты в доме гостем был,
Но сказано, что там вчера с полудни пил.
Так хорошо, что в жизнь мне лучше не случалось.
Чтож наперед гостям голодным преставлялось,
Коль не противно то, спросить себя позволь?
Сперьва Луканский вепрь поставлен был на стол,
Поиманный, как он рек, в тихую погоду;
Коренья пряныя и зелень с огороду,
И с Койским соусы составленны вином
Стояли на столе перед гостьми кругом,
Какия сытому приличны ествы брюху,
И только нравятся для вкусу и для духу.
Как пурпурою стол накрыл слуга, сняв здор,
И как меж тем другой все собрал, сметши сор,
Служащий всем гостям к гнушению и гневу,
С Церериной Гидасп представил жертвой деву,
Неся на голове Шампанское вино;
Алканом Хийское вдруг было внесено,
Которое с водой не смешано морскою.
Тщеславясь молвил тут хозяин до запою:
Когда угоднее Албанско, Меценат,
Или Фалернско, тем я и другим богат.
О бедной сей богач! Но знать хочу, Фунданий,
Кто были из гостей с тобою вместе званы?
Я впереди, Турин повыше возлежал,
А ниже место Вар, как помню, занимал;
Сервилий, Балатрон с Вибидием лежали,
Все непоследние в пирушках объедалы,
Которых Меценат на ужин тот привел;
Середне место сам Назидиен имел,
Повыше Номентан его, а Порций ниже,
Кой вдруг по пряженцу глотал на смех безтыже.
А Номентан к тому нарочно подстрекал,
И перстом о другом, что лучше, намекал,
Чего тот сам не мог меж разных еств дознаться.
Мыж, прочая толпа, тут не могли приняться,
Кроме птиц, устерсов и рыбы, ни за что,
За тем что кушанье вкусняе было то,
Как необычныя Епикурейски здобы.
Неудовольства знак являл я тем особый,
Что рыбьих потрохов представленных не ел.
О яблоках вдруг речь Назидиен завел,
Что должно при Луне збирать налив растущей;
Чем больше та растет, тем он краснеет пуще.
К какой же стати те он вымолвил слова,
Пусть умна изъяснит сама тебе глава.
Тут Балатрону так смеясь сказал Вибидий:
Чем даром пропадать, не отомстив обиды,
Тем лучше хоть питьем убыток навести,
Побольше стопы сам веля на стол нести,
Незапно вид лице покрыл хозяйско бледной,
И ничего он так не испужался бедной,
Как жадных питухов, иль более того,
Что не смолчать подпив о гадкости его,
Илиж, что вкусов уж не распознают пьяны.
До капли высушать вдруг начали стаканы
Вибидий с протчими гостьми и Балатрон,
И делая лишь стыд бедняшке и урон,
Столь были до питья охочи тут и жадны,
Что пусты сткляницы на стол летели задний.
Меж плавающею на блюде мелузгой
В тож время принесен и угорь был морской.
В плодуще, говорил хозяин, пойман время,
И хужеб вкусом был, когдаб пустил он семя.
Составлена уха из разных та сластей;
Венафрской маслины, Гишпанских рыб сок в ней
Варился спущенный с напитком Италийским;
Но лучше суп варить с вином пристало Хийским;
И перцу белаго подсыпав, уксус лить,
Чтоб суровость вина Мефимнскаго отбить.
Я способ изыскал других для наставленья,
Как должно горькия вываривать коренья,
И заморить в ухе горчицу, девесил.
Не вымочив варить морских ежей Куртилл
Советуя, манер сей лучшим почитает,
Как тот, когда кто с щук росол в уху вливает.
Меж тем, как он сии расказы нам молол,
Навешенный ковер обрушась пал на стол,
И столько с онаго стряслося пыли черной,
Колико на полях Кампанских ветр безмерной,
Дыханьем сильным прах взвевая, не мятет.
Боялись мы, что дом со всем на нас падет,
Но усмотрев, что нет беды, вскочила разом;
Повесив голову, завыл Руф волчьим гласом,
Как по сыне в летах умершем молодых.
Не зделал бы конца нещастной слез своих,
Когдаб не ободрен был речью Номентана:
Какой бог злей тебя, Фортуна окаянна?
Сколь издеваться ты обыкла над людьми,
Ругаясь смертных всех делами и вещьми!
Едва от смеха мог тут Варий удержаться,
Кой принужден был, рот закрыв салфеткой, жаться;
А Балатрон, кой все в смех ставил и шутил,
Вот какова людей жизнь в свете, говорил:
И так по сим трудам твоим достойной славы
Достигнуть завсегда рок воспятит лукавый.
К чемуж тебе иметь столь много суеты,
Чтоб мог мне учинить прием богатой ты?
Чтоб хлеб не подгорел, былаб уха вкуснее,
Чтоб слуги не были притом в худой ливрее?
Что, естьли сверьх сего обрушится ковер,
Как зделалось сие нечаянно теперь,
Иль блюдо разобьет ногой, упавши малой?
Но как в войнах, сколь ум имеет вождь удалой,
Чрез случаи живет злощастны явно всем,
Во времяж счастия не зрится то ни кем;
Так и в пирах сему подобное бывает,
Где всяк хозяйское проворство примечает.
Благодарил дружка за то Назидиен,
Желаю, чтоб ты всем был от богов снабден,
И чтоб в желаниях имел успех полезный,
Столь дорог гость ты мне и столь приятель чесный!
Велел подать себе он туфли поскорей:
Поднялся шорох вдруг и ропот меж гостей,
И на ухо они друг с другом все шептали.
Не стольбы зрелища меня увеселяли,
Поверь, Фунданий; чтож еще смешило вас?
Вибидий спрашивал у слуг меж сих проказ,
Не все ли в доме уж бутылки перебили,
Что более гостям вина не подносили;
И как тут Балатрон комедию играл,
Вошед Назидиен иной уж вид казал,
Как будтоб случай злой искусством мнил поправить.
Потом вдруг начали на стол жаркия ставить:
Представлен был журавль расщипанной в куски,
На коего пошла тьма соли и муки,
И печень кормнаго нам гуся предложили,
И зайца передки оторванные были,
Как лучшая еда, нежь зад, принесены,
И чайки, коих хлубь и зоб подожжены,
И дики голуби без гузок тут лежали,
Которы евствы мыб за лучшия признали,
Когда б хозяин нам причин не изъяснял,
Для коих отнял зад, и гуски оторвал,
Которому мы тем несносней досадили,
Что ничего из евств похвальных не вкусили.
Как будтоб дунула на них ворожея
Канидья, ядом злей, как Афрская змея.