Барков И. С.
Купиенний

Поносных тварей сонм, ханжи и лицемеры,
Обманщики, льстецы, безстыдныя химеры,
И весь подобной сим печалится причет,
Что щедраго певца в живых Тигелла нет.
Сей напротив того, хотя бы друг убогий
Был голоден и наг, не хочет дать подмоги,
Боясь людской молвы, чтоб мотом не прослыть:
Другой, когдаб его кто вздумал вопросить,
Почто имение отца его и деда
Беспутно тратить он для пышнаго обеда,
О росте и долгах великих не тужа;
Ответствует, что в нем не подлая душа,
И что не хочет он паршивцом жить негодным:
И мотом по сему слывет и благородным.
Фузидий пашнями и деньгами богат,
Кой тысящны давать в рост суммы тороват,
Но со ста по пяти процентов в месяц лупит,
Боясь, что естьли в том не строго он поступит,
И буде мало в чем послабит должникам,
Причтется к ветреным вертушкам и плутам.
И так чем более из них мотать кто любит,
Тем чивее дает в рост, и долги сугубит,
Ища лет мужеских достигших молодцов,
Которым воли нет от суровых отцов.
Не удивитсяль всяк, взмахнув руками розно,
Как скажут, что дерет проценты столь несносно?
Иль разве то о нем подумает народ,
Что держит он велик по прибыли расход;
Однак едва тому поверить льзя удобно,
Как изнуряет он себя и мучит злобно.
Не меньше подлинно крушится сей скупец,
Как сына с глаз согнав Терентиев отец.
Спроси же кто, о чем здесь дело? тот узнает:
Харибды кто бежит, на Сциллу попадает.
Когда стараются порока избежать,
В противной дураки обыкли попадать.
Иной привык ходить раздувшись долгополым;
Хоть скачет фертиком другой, но равен с голым;
Тот нежен через чур, а сей щоголеват.
Мастьми душист Руфилл, козлу Горгоний брат,
Благопристойнаяж посредственность забвенна
У тех, которых мысль сластям порабощенна.
Бывает в склонности одной не без отмен;
Есть, коих веселит любовь замужних жен,
Другиеж тем себя от оных отменяют,
Что страсти там предел, где должно, полагают.
Увидев юношу не подлаго Катон,
Что из безчестнаго выходит дому он,
Изрядно делаешь, дружок, сказал без брани;
В чужия не садись никто отважны сани,
Но лучше на простой наемной кляче сесть
Тому, в ком сильная к езде охота есть.
Подобной похвалы Купенний не желает,
Кой правилу сему противно поступает.
Послушайте, каков прелюбодейства плод,
Которым мерзок есть сластолюбивых род,
Сколь полны горести бывают, бедств и плача
Утеха краткая и редкая удача.
Тот с кровли полумертв скочил, иль из окна,
Другому до костей изсечена спина;
Иной, бежа с двора, несчетны видел страхи,
И на воров напав облуплен до рубахи;
Тот деньгами едва отсыпатся возмог,
Другой обруган весь от головы до ног.
Не редко дорога и тем любовь приходит,
Что после жизнь иной скопцем по смерть проводит.
Всяк праведным такой о сих чтит приговор,
Лишь Галба, им дружа, в противной идет спор.
Гораздо менее подвержен тот нещастью,
Кто сею заражен к отпущеницам страстью,
Не меньше коими Саллустий Крисп пленен,
Как тот, кто жен чужих любовью ослеплен.
Когда бы здраваго разсудка он держался,
И щедрым быть при том не свыше сил старался,
Но по пристойности расходы бы держал
Безчестьяб лишняго и траты избежал.
Но тем любуется и хвалится собою.
Что не волочится он за чужей женою:
Как некогда Марсей любовию жегом
Ориге подарил отцов с поместьем дом,
И также говорил: не лакомлюсь чужбинкой.
Но лакомым живешь до щедрых сестр детинкой,
И былиб для тебя здоровы лишь они;
Не толькож тут добро и деньги из мошни,
Но купно доброе теряет имя честной.
Когда ты не бежишь всего, в чем вред известной,
Довольно ли того быть воздержанья мнишь,
Что только честных жен касаться не радишь?
Худое о себе вперить в народе мненье,
И мотовством прожить отцовское именье,
Во всяком случае достойно есть хулы,
С каким бы ни свершил лицем твой помысл злый,
Честнаяль та жена, служанкаль, иль блудница.
На знатныя особ прельщаться женских лица,
Сколь бедственно, пример нам Виллий показал,
Кой в Фавсту, Силлы дочь, влюбясь в нещастье впал,
И претерпел за то жестокий бой и раны,
Что выбрал для езды не по себе он сани;
Потом с бесчестием нещастной изгнан вон,
За тем что дома был супруг ея Милон.
Когдаб в такой беде сказал ему дух страстный:
Почто ты в случаи вдаешься толь опасны,
И требуюль, когда бываю распален,
Чтоб благородных ты искал супружных жен?
Ответствовал бы: род ведет от крови знатной.
Натура к лучшему путь кажет не воспятной,
И в нуждах каждому пособствовать скора,
Лишь различай умом худое от добра,
И в предприятиях разсматривай искусно,
Пристойно что тебе, что скаредно и гнусно,
В чем есть свобода, в чем опасность и боязнь.
Коль есть меж прихотью и недостатком разнь,
Старанья о чужих женах оставь лукавы,
В чем более беды бывает, как забавы.
Когда же пышной их наряд прельщает взор,
И камней дорогих блистающий прибор;
То знай, что красоты не множит то природной,
Чтоб тела стройностью их стан был превосходной,
Чтоб лядвея нежняй, прямей была икра:
Неж теми какова податлива сестра,
Которая прикрас излишних не имеет,
Въявь кажет всю красу, тем хвастать не умеет,
Что есть прелестное и лучшее у ней:
Ниже, в чем есть порок, скрывает от людей.
Богатые весьма разумно поступают,
Что лошадей всегда открытых покупают,
Прилежно кажду часть высматривая в них,
Чтоб мимо глаз примет не пропустить худых,
И чтоб не учинить в покупке той ошибки,
Когда лишь с виду конь пригож, а ноги хлипки,
У коего дебел зад, шея высока,
И голова при том крута и коротка.
В восторге с перьваго любовник взгляду хвалит:
О грудь! о лядвея! Но похвалы вдруг малит,
Когда разсмотрит он, что ровен зад с спиной,
Что долог нос, что бок с пядень величиной.
У честной ни чего, кроме лица, не видно:
Не кажет протчаго, как Кация, безстыдно.
И кроя долгою одеждой все места,
Препятствует зреть, чем порочна иль чиста,
Коль станешь простирать далече ты желанья,
Препятствия везде найдут твои старанья,
И глупость будет тут твоя обнажена,
Персонаж честная кругом ограждена.
Премноги случаи зреть не допустят ясно,
Что в сей красавице прелестно и прекрасно:
Глубоки чресла, те, которы кудри вьют,
Прислужницы, рабы те, кои стерегут,
И шлафор по пятам распущенный с фатою.
Другаяж вся почти является нагою,
Из Койскаго нося одежду полотна,
Сквозь кое стройность вся частей ея видна,
Сколь ноги белы, сколь статна брюшком и задом.
Бока и грудь одним измерять можешь взглядом.
Или обманутым желаешь лучше быть,
И цену, не видав товару, заплатить?
Подобна, скажешь ты, любовь моя охоте:
Охотник бегать рад за зайцами весь в поте,
И кои у него почти уж под рукой,
Не ловит, за-диво не ставя лов такой;
Но свистом с места их на место выгоняет,
И чем трудняе лов, миляе тем бывает.
Так на готовой клад охотно не мечусь;
Лишь тем, кой без труда не достается, льщусь.
Но думаешь ли ты, кой вместо свисту стонешь,
Что хоть несклонну тем любовницу не тронешь,
Однако облегчишь мучение и страсть?
Не лучше ль предану натуре быть во власть,
Хранить ея устав, в желаньях знать подробно,
Что может снесть она отъятое удобно,
Чегож лишенная должна прискорбна стать?
Не лучше ль от тщеты в том пользу отделять?
Когда томит тебя несносна жажда с жару,
Потребуешь ли ты тогда златую чару;
Или как с голоду колотишь зуб о зуб,
Потребуешь ли, чтоб был деликатной суп,
И станешь ли, кроме индейки, всем гнушаться?
Так есть ли будет страсть жестоко волноваться,
То станешь ли тогда ты много разбирать,
И случай упустив другаго ожидать?
Гораздо от сего обычай мой отменен;
Готовой я люблю товар, не многоценен;
Без договоров торг и без хлопот веду:
А кои говорят, помешкавши приду.
Как муж сойдет; пришлаб, когдаб цены прибавил,
Тех жарким Филодем любовникам оставил,
А для себя одних дешевых выбирал,
Которыяб к нему не мешкав шли, как звал,
И коих чист бы вид был без прикрас и статен,
Рост не притворной, стан без горба, и без пятен.
Когда такая мне явит свою любовь,
Венерою назвать и Нимфою готов,
И всяко имя ей одной мню быть пристойно.
В забавах с нею дни я провожу спокойно,
Не опасаясь в том нечаянных помех,
Что из деревни муж на сей приедет грех,
Дверь выломит в сердцах, поднимуть ты лай велий,
Встревожится весь дом, жена в дрожи с постели
Соскочит бедная, бояся кары злой,
В отчаяньи раба тут будет клясть рок свой;
Что сгонят со двора меня, отрезав полу,
И придет гоголем бежать мне срамну, голу.
Таков то плод любви, когда застанет кто;
Спроси хоть Фабия, и он докажет то.