Барков И. С.
Луцилий

И подлинно сказал я правду, что Луцилий
Слагал свои стихи без важности и силы;
Да кто бы таково пристрастие имел,
Чтоб в том, дружа ему, признаться не хотел?
Ктож многим солон стал и горек, тот же самый
Хвалим за те стихи народными устами.
Но для смешков одних, которыми пятнал,
Не льзя сказать, чтоб он и в протчем был удал.
По сим бы я хвалим Лаверия резонам,
И равноб игрищным дивился забобонам.
Но не довольно, чтоб в стихах представив смех,
Понудить хохотать их слушающих всех,
Хотя и то хвалю; нужна речь сокращенна,
Чтоб в слоге мысль была творца не принужденна,
Чтоб не мешалась связь пространностью речей,
И чтоб не отягчал усталых слух ушей.
К печали речь клони слов жалостных прибором,
А иногда веди забавным разговором,
Чтоб ритором порой и стихотворцем был,
Другою бы своих не напрягал ты сил,
Умеренностью всем являяся учтивым.
Забавной трогает слог больше пред бодливым,
И силен следствия великия пресечь.
Мешали с шутками и жалостию речь
Те, кои древния комедии писали;
Достойно по сему, чтоб мы им подражали.
Однак их не читал сорокоум Тигелл,
И кроме ничего сей пифик не умел,
Как честь Катулловы и Калвовы тетрати
Мешал де Гречески слова с латынью к стати,
Тигелловы друзья мне скажут вопреки:
Но вы, о поздые в науках знатоки!
Какой нашли в его труд и премудрость книшке,
В которой подражал Родийской он мартышке?
Из двух языков речь приятна вам одна,
Как пунш из сладкаго и горькаго вина.
Скажитеж мне: Когда стихи слагать вам нужно,
Иль должно говорить суд за Петилла дружно,
И от Попликолы с Корвином защищать,
Латынью весь донос обыкших представлять;
То разве нравнее повадки вам такия,
В природной чтоб язык лепить слова чужия,
Как двуязычные Канузцы говорят?
Быв Греческими ум стихами мой объят
Рожденнаго меня в Апулии близ моря
Их нудил составлять: Но в том мне Ромул споря,
Предстал, когда уже минула полночь в сне,
И естьли сны не лгут, то рек он так ко мне:
Напрасно в лес дрова безумно ты таскаешь;
Или собой число умножить Греков чаешь?
Смеюсь Алпиновой надменности в стихах,
Кой о Ахилловых с Мемноном пел боях,
Но так, как бы лишал Мемнона жизни дерзско;
Наполнил тиной Рен, описывая мерско,
Я Тарпе не даю стихов моих на суд,
И не хочу, чтоб их сто раз прочетши тут,
И скучив зрителям твердил, что им уж гнусно.
Один Фунданий мог то удавать искусно,
Как девка хитрая и Дав проворный плут
Хремета старика умели обмануть.
О случаях Царей пел Поллион пристойно.
А Варий громкия слагал поэмы стройно.
Виргилий нежные стихи слагать умел,
Который воспевал приятну жизнь меж сел.
Я в сатирах свою всю полагал утеху,
Имея более Варрона в них успеху,
Который оказал худые в том плоды,
Так как и протчие потратили труды.
Почтенья больше я к начальнику имею,
Ни заслуженну им хвалу унизить смею,
Хотя и говорил, что он мешает здор,
Выметывая блеск и оставляя сор.
Но скажут мне: А ты, ученый через меру,
Не ставишь ничего в порок и сам Гомеру?
Не хулит ли чего у Аттия Луцилл?
Не осмевает ли и Энниевых сил,
Которыя его гораздо суть слабее,
Хотя не говорит, чтоб он был их умнее?
Так посему и мне кто может возбранить,
Чтоб, чтя Лицилловы дела, не вопросить,
Природноель свойство его вело в погрешность,
Что грубые стихи слагал, оставя нежность,
Иль состояние худое тех времен,
Что слог его не мог исправно быть веден?
Но так, как бы кто тем доволен лишь остался,
Чтоб стих его шестью стопами заключался,
И до обеда бы писал по двести строк,
И тот же бы имел отужинав урок.
Столь Кассиев ум был в письме скоропостижный;
Склав ящики его и вместе кипы книжны
По смерти, говорят, ученой труп сожгли.
Пускай же бы таким Луцилия почли,
Что он забавен, что учтив и больше честен,
Неж груб, и новостью одной стихов известен,
И пусть бы древних он пиитов лучше был;
Но естьли бы до нас рок век его продлил,
Изъял бы многое, излишне бы убавил,
И не исправной слог конечно бы исправил.
Не редко, естьли бы стихи не удались,
Затылок бы чесал, у пальцов ногтиб грыз,
Штиль чаще пременяй, чтоб чисты шли и гладки,
И чтущим бы твои стихи казались сладки;
К томуж не тщись, чтоб им простой дивился люд,
Но небольшим числом чтецов доволен будь.
Иль хочешь угодить ты тем безумной твари,
Чтоб игрищныя те стихи читали хари?
Я не таков, и тем доволен веселюсь,
Когда от Римскаго вельможи похвалюсь,
Как смело некогда Арбускула сказала,
И изгнанна толпой других так презирала:
Меня ли тронет чем Пантилий стрекоза?
Иль рваться, что бранит Димитрий за глаза,
Что обижает Фанн с Тигеллием комратом?
Пусть Плотий с Варием, Виргилий с Меценатом,
Октавий, Валгий, Фуск, и оба Виски пусть
Достойну из своих хвалу дадут мне уст.
Тебя я, Поллион могу вознесть хвалою,
И брата твоего Мессалу вдруг с тобою,
Вам, Сервии, и вам Фурн, Вивулы дать честь,
И многим, кроме вас, другим хвалы соплесть,
Которы мне друзья наукой знамениты,
И кои мною здесь нарочно суть забыты.
Желал бы, чтоб стихи вам нравились мои,
Жалея, естьли той надеждой льстят сии:
Выж, Гермоген Тигелл, Димитрий, оба грезы,
Комедианок лить учите жалки слезы.
Останься приговор сей мой на веки так,
Как раз один его уже пометил дьяк.