Яблоко познания или разговор с чертом.
Он черным пуделем не побежал за мной,
Из-под земли не вырос исполином,
И не склонился тенью неземной ―
Он просто в дверь вошел приличным гражданином.
― Позвольте ― он сказал ― вам нанести визит.
Забыли вы старинного соседа.
Какой же вы поэт, прошу меня простить,
Когда вы с чертом не вели беседы. ―
И я сказала: Нет, ошиблись вы, мой друг,
Мне кажется, давно уж мы знакомы.
Войдите, я прошу, разделим наш досуг,
И чувствуйте себя как дома.
Вы это знаете, а я не утаю,
Что черт и женщина всегда дружили;
Еще моей прабабушке в раю
Вы фрукты редкие дарили.
Был также и поэт союзом с чертом горд,
Вас чествуя стихами неизменно
С тех пор, когда один хромой английский лорд
В вас отыскал немало качеств ценных.
Его наследника к вам муза привела
На берег Терека изгнанником отчизны,
И вы изломом черного крыла
Тень бросили на дни его короткой жизни.
И хоть смешно отчасти в наши дни
Бред воскрешать прошедшего столетья,
А все мне кажется, что несколько сродни
Мне эти двое в нашем свете. ―
― Ага, ― сказал мой гость, ― я, право, очень рад
Узнать в вас самомненье Евы.
Я был им восхищен еще века назад ―
Вы знаете ― под этим самым древом.
Подлунные края на днях я обошел,
Но что-то скучно стало в нашем мире,
Где я поэта даже не нашел,
Способного хотя бы на сатиру.
Святых отшельников давно в помине нет,
Ничьей уж я молитвы не нарушу,
И каждый рад бы мне продать весь Божий свет,
Не только собственную душу.
Что ж, позабавимся пока игрою слов,
Вам тоже скучно, без сомненья.
Быть может, по традиции веков,
Могу я оказать вам одолженье? ―
― Спасибо, ― я сказала сатане, ―
Я вижу, вы по-прежнему любезны:
Хоть кажется, мой друг, что лично мне
Уже и черт не может быть полезным.
Но, между тем, сегодня разговор
Я необычным вам начну упреком:
Вы помните тот день, там, у Эдемских гор,
В саду прекрасном и далеком?
Не в том беда, что за опасный плод
Простились мы с младенчеством беспечным ―
Охотно человек блаженство отдает
За гордость знания, конечно, ―
Но как же вы, ― припомните, мой друг, ―
Как не заметили, как вы не доглядели,
Что отнял яблоко у женщины супруг,
И это было зла началом в самом деле?
Мы любим создавать, мы племя матерей,
Мы с разрушителем Адамом в вечном споре;
Он выдумал врага и каменный топорик,
А мы зажгли огонь, чтоб согревать детей.
И если б нам достался этот плод,
Мы каждое зерно собрали б, сохранили,
И силою труда, терпенья и забот
Мы новый рай давно бы насадили.
Мы примирили бы земные племена,
Творенье каждое своей согрели б лаской,
Мы бросили б свои живые семена
Лететь за Млечный Путь осуществленной сказкой ―
Но совершилось зло, взял яблоко Адам,
И перешло оно в наследство к Каинитам,
И много тысяч лет, как то известно вам,
Его от нас держали скрытым.
Вы улыбаетесь? Ну, что же, старый друг,
Конечно, вы ― мужчина тоже.
Адам отчасти был созданьем ваших рук,
И вы его с собой желали сделать схожим.
Вы придали ему, в числе своих идей,
И полного все ж не добившись сходства,
Частицу смелости и дерзости своей,
Но вы ему не дали благородства.
Соавтор ваш, бесстрастен как эфир,
На землю обращал вниманья мало;
И если бы без вас создался этот мир,
Ему бы многого не доставало.
Творец статистику вводил в свой обиход,
Легко милльонам находя замену,
А вы, как гуманист, вели отдельный счет,
Одной душе вы знали цену.
Среди рабов вседневного труда,
Средь поколений равнодушных
По всей земле искали вы всегда
Величием отмеченную душу,
Тревожили ее обманчивой мечтой,
Сомненьем, бунтом, отрицаньем,
То обольщали красотой,
То закаляли в испытаньях;
Горька наука, и прием не нов,
И все-таки сознаться надо,
Что стал из фермера мыслителем Иов,
Что Фауст на заре не выпил яда.
Конечно, вы шутили иногда, ―
Ведь были мы отчасти дети,
И в те невинные года
Казались злыми шутки эти:
Философа вы сталкивали в грязь,
Пустынника виденьем соблазняли,
И праведной души мистический экстаз
Черт знает чем, внезапно подменили,
Но это пустяки ― не вредно иногда
Немного щелкнуть самомненье наше,
Чтоб восхожденье нам далось не без труда,
Чтобы осадок выплеснуть из чаши,
Чтоб мысль ленивую толкать из века в век,
Не дать заснуть в мистической постели,
Чтоб чувствовал порою человек,
Как он еще далек от цели.
И мы росли, и в дерзости своей
Мы стали мнить себя полубогами,
Но Боже мой, иль черт возьми скорей,
Что же теперь случилось с нами?
Зачем двадцатый вы забыли век?
В каких пространствах вы носились,
Пока здесь дел таких наделал человек,
Какие дьяволу во сне не снились?
Вы отошли от нас. Вернитесь в наши дни!
Взгляните с высоты на правнуков Адама!
Какой ужасный плод взрастили здесь они
Из зерен яблочка, подаренного вами.
Прошу вас ― вот окно ― взгляните же сейчас ―
(Ведь отовсюду вам видна вся ширь земная)
Вот Фауст ваш сидит, не поднимая глаз,
Распад материи бесстрастно изучая.
Он делом занят, не мечтой,
И помешать ему сам Сатана не сможет ―
Он занят формулой такой,
Которой шар земной возможно уничтожить.
А между тем, он тоже человек,
И жизнь его с землею слита,
И так же, как в минувший век,
Он иногда в саду гуляет с Маргаритой.
Но не шепчите им о звездах, о цветах, ―
Они вас назовут с усмешкой дон-Кихотом;
Не то, мой друг, теперь у них в сердцах,
Не та у дьявола работа.
Он говорит, ее касаясь плеч,
Как отравить мы можем все творенья,
Как пять милльонов душ в одно мгновенье сжечь,
И слушает она с улыбкой восхищенья.
… Зачем к судьбе пришли мы столь печальной?
Кто тут виною: черт иль Бог?
Иль это вашей шутки колоссальной
Сарказма полный эпилог?
Иль прав был тот, создавший твердь,
Сказавший нам тогда так ясно:
Не трогайте плодов, в них смерть, ―
И может быть, мы взяли их напрасно?..
……………………
Секунды падали и улетали прочь,
И тишина ждала ответа.
Тысячеглазая, в окно глядела ночь
Мерцающих зрачков настороженным светом.
― Вы кончили? Я долго слушал вас, ―
Промолвил, наконец, мой гость неторопливо.
― Но я с поэтами знаком, и целый час
Монологу внимал я терпеливо.
Позвольте ж мне ответ вам дать такой:
Припомните, старинная подруга,
Слова, когда-то сказанные мной
В Эдеме нашем в час досуга,
Что эта яблонька зеленая была
Не просто деревом познанья,
Не для познания добра и зла
Она вела свое произрастанье.
И также, если вспоминать,
Касаясь этой старой были,
То вы, я должен вам сказать,
Еще одну подробность позабыли:
Когда вы откусили невзначай
Душистый плод, немного недозрелый,
То лучший, солнцем позлащенный край,
Я помню хорошо, вы сами съели.
И вашей жизни высший смысл,
В борьбе добра из зла, был понят вами,
А сок зеленый логики и числ
Достался Вашему Адаму.
И сколько бы с тех пор не проливалась кровь,
В сердцах у женщин оставалась
И материнская любовь,
И ко всему живому жалость.
А между тем, в Эдеме каждый день
Встречал я, помню, вашего Адама;
Всегда и всюду, точно тень,
Он молча следовал за вами.
И свой закон могли б вы миру дать, ―
Ведь Ев не меньше, чем Адамов, ―
Но черным черное назвать
Вы никогда не смели прямо.
Изгнав из рода навсегда,
Вы Каина хотя и осудили,
Но вы, должно быть, в те далекие года
Моложе и смелее были. ―
― Прервите, ― я сказала, ― ваш рассказ.
Нет нужды нам друг с другом лицемерить.
Слова такие мы слыхали много раз,
И с каждым разом им труднее верить.
Вот в том-то и беда, мой друг,
Что путь к добру так и не понят нами;
Всегда вступаем мы в один и тот же круг,
Все безысходней он с веками.
Не так уж много тех, кто зло творит для зла,
Такая откровенность непристойна,
Мы в самые кровавые дела
Влагаем смысл весьма достойный.
И тот, кто бит, и тот, кто бьет,
Всегда кричит и уверяет
Что миру он добро несет
И лишь другой ему мешает.
Один судья ― вы помните ― изрек
(И честен был в своем он роде):
Пускай умрет один невинный человек,
Для блага целого народа.
И так как люди не могли
На кровь и смерть установить границу,
Но с каждым веком новые нули
Мы пишем в этой единице.
Чем уже круг, тем шире взгляд,
Сильней оружье и отвага,
И вот уже людей милльонами крошат
Для их же собственного блага.
И смысл земли ― отдельный человек ―
Тысячекратно распинаем,
Растет число из века в век,
И где предел его ― не знаем.
А был ведь среди нас великий фантазер,
Оружием не разрешавший спора,
Меч даже другу ставивший в укор
И зло назвавший злом без оговорок.
Он был той цифрой, что, в пример другим,
Вожди отечества, перечеркнув, забыли,
Да помните ― ведь вы и сами с ним
В пустыне Галилейской говорили. ―
― А, помню, ― черт сказал ― быль мальчик очень мил
И мне был крайне симпатичен, право.
Мне кажется, ему я даже предложил
Все царства мира и их славу. ―
― Хитрец, ― сказала я, ― но не был прост и он,
Его ответ вы знали, без сомненья.
Один из всех, он слишком был умен,
Чтобы принять такое предложенье.
Он знал, как знали с вами мы, ―
Власть получив, идея умирает;
Как часто лучшие умы
И до сих пор о том не знают.
Он вам не отдал ничего,
Своей мечты не погасил значенья,
Но этот фокус вы с наследием его
Проделали блестяще, без сомненья.
― А ― черт пожал плечами, ― пустяки.
Наследники не стоят разговора.
Да кроме прочего, нам с вами те близки,
Кто спорит, а не те, кто не выносит спора.
Пророков я люблю мятежный род,
Пытливы их умы, различны их дороги, ―
Один все сущее приписывает Богу,
Другой материю, как догмат, вознесет,
Но вот на те бездумные стада,
Что повторяют их слова, как эхо,
И в ваши дни, как в древние года,
Я, право, не могу глядеть без смеха.
Ну, не смешны ли вы, мой друг поэт,
Ну, не забавны ль в вашей детской вере,
Что всей вселенной бесконечный свет
Вмещается в один полузвериный череп?
― Все это так ― я отвечала, ― но
Еще с момента нашей встречи
Живет во мне сомнение одно,
Мешает мне одно противоречье.
Добро и зло, и бесконечный свет, ―
Но разговор об этом не напрасен?
Ведь Бога нет и черта нет
Простите мне, но это ясно.
Я знаю то, что существую я,
И для меня в том нет сомненья,
А вы ― вы лишь мечта моя,
Моей же мысли отраженье.
И если есть какой-то там эфир,
Дух мировой, способный на творенье, ―
Не слишком добрым создал он наш мир,
Где существует жизнь своим уничтоженьем.
Тогда какие ж силы придают
Добру и злу значенье, смысл и меру,
Где, черт возьми, тот самый Абсолют,
Которому должны мы верить?
Мы неизвестное искать
Должны в великом уравненьи,
Для этого нам нужно дать
Какое-то исходное значенье,
А если этих данных нет,
То и ответа нет, конечно.
Равны тогда и мрак и свет,
Равны и нуль и бесконечность. ―
― Ну, ― Сатана сказал, ― не я тому виной,
Что так иссякло в вас воображенье.
Ваш предок, ясный и простой,
Ответ искал не в уравненьях.
Ведь слышит тот, кто сам душой поэт,
Вселенной ритм неуловимый.
Есть для него и мрак и свет,
И каждое понятье ― зримо:
И нимфа стройная глядит из-за ветвей,
И флейта Пана в роще раздается,
И Бог с ним говорит в игре лучей,
И Сатана в тени смеется.
Ваш предок верил образу и сну,
Вы верите лишь формулам и числам;
В замене этой,
Большого я не вижу смысла.
Меняя мысли и слова,
Вы замкнуты в себе ― сказать примерно:
Движенье атома, строенье вещества
Ничуть не больше достоверно.
Всегда, везде и надо всем
Лишь вашей мысли вечная работа;
Что значит свет, не видимый никем?
Что значит время, если нет отсчета?
И если не для вас, то холоден ли лед,
Тверда ли сталь, горяч ли пламень?
Лишь для того, кто видит, назовет,
Есть и звезда, и дерево, и камень. ―
― Ах, ― я сказала, ― вы все тот же старый змей,
Увертливый, скользящий, гибкий.
Задашь вопрос о сущности вещей ―
Ответите софизмом и улыбкой.
Но как бы в споре о вещах
Не изменяли мы названья ―
Все ж достоверны боль и страх,
Реальны радость и страданье.
Быть может, то, что он, они и я
Зовем добром, не понимая,
И есть реальность бытия,
Всего живого связь живая?
И в том, быть может, смысл вещей,
И в том искомая граница,
Что сколько б ни было нулей
Но все значенье в единице?
И может быть, наш мир поймет,
И всем когда-то станет ясно:
Тот путь к добру не приведет,
Где хоть один убит напрасно?
Что ж вы молчите, мой лукавый друг?
Зачем вы снова улыбнулись?
Какие, кажется мне, вдруг
Воспоминанья в вас проснулись? ―
― Слыхал, слыхал, ― промолвил Сатана, ―
Еще, быть может, в древнем Вавилоне…
А впрочем, вряд ли вам нужна
Такая лекция в научном тоне.
Короче: я вам плод заветный дал
Чтобы в добре и зле вы разбирались сами;
И если этот мир отнюдь не идеал,
То для чего ж я сделал вас творцами?
И если пуст над вами небосвод,
И вера предков оскудела,
То кто же вам мешает, в свой черед,
Занять Олимп осиротелый?
Для мира вашего раздел добра и зла
Вы продиктуете тогда веленьем строгим,
И верь мне, Евы дочь, змея не солгала,
Сказав, что будете, как боги.
И чем же может стать тогда вчерашний раб,
Каких достигнет он пределов ―
А впрочем, я молчу. Я в утвержденьи слаб.
Лишь отрицать ― мое прямое дело.
Из всех возможных слов люблю я слово «нет»,
Ведь это слово – колесо движенья!
А я всегда спешу, спешу без промедленья,
Как движется в пространстве вашем свет. ―
Он указал в окно ― там яркая звезда
На темных небесах дрожала и горела;
При взгляде на нее казалось иногда,
Как будто к нам она стремительно летела.
От синей глубины кружилась голова,
Но, оторвав свой взгляд от переливов звездных,
Сказала я: ― Мой друг, все это лишь слова,
А мы стоим над краем бездны.
Что мастер вы красиво говорить,
Об этом знали мы еще в Эдеме,
И все ж позвольте вас просить
Вернуться снова к первой теме.
Побудьте же правдивым пять минут,
Скажите мне, откройте прямо ―
Что, если только гибель принесут
Себе и миру правнуки Адама?
Что, если этот плод прелестный, золотой,
Что, если этот шарик малый
Взметнется взрывом небывалым
И уничтожит шар земной? ―
― Что ж, ― Сатана качнул небрежно головой, ―
Для вас открыты разные дороги.
Средь вариантов очень многих
Всегда возможен и такой.
Короткой вспышкою огня
Вы, так сказать, отправитесь обратно.
Для вас, конечно, неприятно,
Но, между тем, неважно для меня.
Во всех просторах бытия
Я буду в вечности движенья.
Где есть сомненье, там и я,
А мысль не зреет без сомненья.
С Творцом мой вековечный спор
Продолжу я в иных планетных сферах,
И даже этот разговор
Я вновь начну на Марсе, иль Венере.
Я только посмотрю, как синяя звезда
Огнем падучих искр промчится мимо,
Лишь капля малая исчезнет без следа,
А во Вселенной жизнь неисчислима. ―
Он снова указал куда-то в вышину,
Где луч мерцал звезды далекой,
И я невольно подошла к окну,
Промолвив тихо: ― Вы жестоки.
А за окном, меж тем, уж брезжил робкий свет.
В кустах, чуть видных, просыпались птицы.
Кольцом тумана проводил рассвет
Меж днем и ночью смутную границу.
Заря чуть-чуть, как будто невзначай,
Каймою горизонт позолотила;
Наш мир свой поднимал покатый край
Навстречу древнему светилу.
Он показался мне так мал и мил,
В нем были свет и тень и щебет птичий,
Он, может быть, и не из лучших был,
Но в чем-то был от всех миров отличен.
Хотя бы знать, что есть такой, как он,
Похожий мир, лазурный и зеленый,
Хотя бы только этот тонкий клен
Был где-то в бесконечности Вселенной.
Мой гость, наверно, мог бы дать ответ,
И я к нему с вопросом обратилась,
Но тень в углу исчезла, растворилась,
И в комнате пустой был бледный полусвет.
Свой синий плащ, расшитый серебром,
Ночь увлекала к западному краю,
И лишь одна звезда на фоне золотом
Прозрачной каплею дрожала, угасая.