Сел на рельсы, вытянувши ноги.
Дать тебе бы хлеба с огурцом,
Стал бы ты бродягою с дороги ―
Дезертиром, пьяным босяком!
Я ― на свист, разгульною бабенкой
На закате ветреного дня
Пробиралась бы в траве сторонкой,
Бусами и песнею звеня.
Поцелую, обовью косою,
Чтобы кровь пожаром залила, ―
Любо станет с бабой молодою,
Что от мужа к босяку пришла.
Муж ― в очках и в новеньких сапожках
Будет в праздник книжицу читать,
Выйдет и покличет из сторожки,
А потом отправится искать…
С кузнецами мы в траве высокой,
Притаившись, пугано замрем.
Муж покличет и пройдет далеко,
И очки блеснут на нас огнем.
А потом вернется хмурый-хмурый,
Рыжий ус со злобой теребя,
Сядет на завалинку, где куры,
Будет ждать, цигарку закуря…
А когда падут на травы росы,
Загорятся звезды в небесах,
Я вернусь хмельной и безголосой,
С пылью и соломой в волосах.
Оттаскает за волосы ― снова
Убегу назавтра же в закат, ―
Где пасутся и мычат коровы,
А на рельсах ждет меня солдат!
Дать тебе бы хлеба с огурцом,
Стал бы ты бродягою с дороги ―
Дезертиром, пьяным босяком!
Я ― на свист, разгульною бабенкой
На закате ветреного дня
Пробиралась бы в траве сторонкой,
Бусами и песнею звеня.
Поцелую, обовью косою,
Чтобы кровь пожаром залила, ―
Любо станет с бабой молодою,
Что от мужа к босяку пришла.
Муж ― в очках и в новеньких сапожках
Будет в праздник книжицу читать,
Выйдет и покличет из сторожки,
А потом отправится искать…
С кузнецами мы в траве высокой,
Притаившись, пугано замрем.
Муж покличет и пройдет далеко,
И очки блеснут на нас огнем.
А потом вернется хмурый-хмурый,
Рыжий ус со злобой теребя,
Сядет на завалинку, где куры,
Будет ждать, цигарку закуря…
А когда падут на травы росы,
Загорятся звезды в небесах,
Я вернусь хмельной и безголосой,
С пылью и соломой в волосах.
Оттаскает за волосы ― снова
Убегу назавтра же в закат, ―
Где пасутся и мычат коровы,
А на рельсах ждет меня солдат!
