Бивак
Темно. Ни звездочки на черном неба своде.
Под проливным дождем на длинном переходе
Промокнув до костей, до сердца, до души,
Пришли на место мы ― и мигом шалаши
Восстали, выросли. Ну слава богу: дома
И ― роскошь! ― вносится в отрадный мой шалаш
Сухая, свежая, упругая солома.
«А чайник что?» ― Кипит. ― О чай ― спаситель наш!
Он тут. Идет денщик ― служитель ратных станов,
И, слаще музыки, приветный звон стаканов
Вдали уж слышится; и чайная струя
Спешит стаканов ряд наполнить до края.
Садишься и берешь ― и с сладостной дрожью
Пьешь нектар, радость пьешь, глотаешь милость божью.
Нет, житель городской: как хочешь, величай
Напиток жалкий свой, а только он не чай!
Нет, люди мирные, когда вы не живали
Бивачной жизнию, вы чаю не пивали.
Глядишь: все движится, волнуется, кишит;
Огни разведены ― и что за чудный вид!
Такого и во сне вы, верно, не видали:
На грунте сумрачном необразимой дали
Фигуры воинов, как тени, то черны,
То алым пламенем красно освещены,
Картинно видятся в различных положеньях,
Кругами, группами, в раскидистых движеньях,
Облиты заревом, под искрами огней,
Со всею прелестью голов их поседелых,
Мохнатых их усов, нависших их бровей
И глаз сверкающих и лиц перегорелых.
Забавник-шут острит, и красное словцо
И добрый, звонкий смех готовы налицо.
Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор.
Пред нами вновь денщик: теперь уж, он как повар,
Явился; ужин наш готов уже совсем.
Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем!
Прекрасно! ― И, делим живой артелью братской,
Как вкусен без приправ простой кусок солдатской!
Поели ― на лоб крест ― и на солому бух!
И уж герой храпит во весь геройский дух.
О богатырский сон! ― Едва ль он перервется,
Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь,
Великолепный сон! ― Он глубже, мне сдается,
Чем тот, которому дано названье: смерть.
Там спишь, а душу все подталкивает совесть
И над ухом ее нашептывает повесть
Минувших дней твоих; ― а тут… но барабан
Вдруг грянул ― и восстал, воспрянул ратный стан.