День и две ночи
Днем небо так ярко: смотрел бы, да больно;
Поднимешь лишь к солнцу взор грешных очей ―
Слезятся и слепнут глаза, и невольно
Склоняешь зеницы на землю скорей
К окрашенным легким рассеянным светом
И дольнею тенью облитым предметам.
Вещественность жизни пред нами тогда
Вполне выступает ― ее череда!
Кипят прозаических дел обороты;
Тут счеты, расчеты, заботы, работы;
От ясного неба наш взор отвращен,
И день наш труду и земле посвящен.
Когда же корона дневного убранства
С чела утомленного неба снята,
И ночь наступает, и чаша пространства
Лишь матовым светом луны налита, ―
Тогда, бледно-палевой дымкой одеты,
Нам в мягких оттенках земные предметы
Рисуются легче; нам глаз не губя,
Луна позволяет смотреть на себя,
И небо, сронив огневые уборы,
Для взоров доступно, ― и мечутся взоры
И плавают в неге меж светом и мглой,
Меж дремлющим небом и сонной землей;
И небо и землю кругом облетая,
Сопутствует взорам мечта золотая ―
Фантазии легкой крылатая дочь:
Ей пища ― прозрачная лунная ночь.
Порою же ночи безлунная бездна
Над миром простерта и густо темна.
Вдруг на небо взглянешь: оно многозвездно,
А взоры преклонишь ― земля чуть видна,
Дол тонет во мраке: ― невольно вниманье
Стремится туда лишь, откуда сиянье
Исходит, туда ― в лучезарную даль…
С землей я расстался ― и, право, не жаль:
Мой мир, став пятном в звездно-пламенной раме,
Блестящими мне заменился мирами;
Со мною глаз на глаз вселенная здесь,
И, мнится, с землею тут в небе я весь,
Я сам себе вижусь лишь черною тенью,
Стал мыслью единой, ― и жадному зренью
Насквозь отверзается этот чертог,
Где в огненных буквах начертано: бог.