Армия… / Я вспомню день ― зимой,
январский день сорок второго года.
Моя подруга шла с детьми домой ―
они несли с реки в бутылках воду.
Их путь был страшен,/ хоть и недалек.
И подошел к ним человек в шинели,
взглянул―/ и вынул хлебный свой паек,
трехсотграммовый, весь обледенелый.
И разломил, и детям дал чужим,
и постоял, пока они поели.
И мать рукою серою, как дым,
дотронулась до рукава шинели.
Дотронулась, не посветлев в лице…
Не ведал мир движенья благодарней!
Мы знали всё о жизни наших армий,
стоявших с нами в городе, в кольце.
… Они расстались. Мать пошла направо,
боец вперед ― по снегу и по льду.
Он шел на фронт, за Нарвскую заставу,
от голода качаясь на ходу.
Он шел на фронт, мучительно палим
стыдом отца, мужчины и солдата:
огромный город умирал за ним
в седых лучах январского заката.
Он шел на фронт, одолевая бред,
всё время помня ― нет, не помня ― зная,
что женщина глядит ему вослед,
благодаря его, не укоряя.
Он снег глотал, он чувствовал с досадой,
что слишком тяжелеет автомат,
добрел до фронта и пополз в засаду
на истребленье вражеских солдат…
… Теперь ты понимаешь ― почему
нет Армии на всей земле любимей,
нет преданней ее народу своему,
великодушней и непобедимей!
Январь 1942