Под ветром, под песней гулящих матросов
кренится разымчивый час,
на север ― на гавань, Петровской эпохи
еще не стряхнувшей с плеча…
В десятом окраина вся на засовах ―
ворота, калитки, дома,
а щели на днищах сырых горизонтов
смолой заливает зима.
Облуплены губы, обветрены веки,
и я ― совершенно одна.
Мне смутно и радостно… Плавают в сердце
легчайшие кольца вина…
Я всё вспоминаю (откуда, откуда,
какою чужой стороной?)
охлопья поэм и заглавия песен,
еще не задуманных мной,
обрывки рассказов, не читанных мною,
обрезки картин и гравюр…
Но я не видала суровых штрихов их,
не трогала смуглый бордюр…
Окраина, гавань ― откуда, откуда
мне сон необычный такой?
Не предки ль, строители Петербурга,
под шагом, в земле, глубоко?.»
О, знаю! Всегда угадаешь ту землю,
где строило племя твое, ―
был ветер, был ветер, такой же, как нынче
с сырых горизонтов встает.
И предок мой шел, как и я, отработав,
на прямоугольник окна;
гулящая песня печалила сердце
и плавила кольца вина.
Январь 1928