Восстанье намечалось на сентябрь.
Шла подготовка тщательно ― всё лето.
За это время рухнули Советы
в Баварии и Венгрии. / Хотя
Первороссийск еще не знал об этом,
но даже если б и отлично знал, ―
он вместе со страной своею прямо
за будущее мира отвечал
и победить готовился упрямо.
Сентябрь… Всё чаще говорят в народе,
что Колчаку от красных достается.
Да, это верно. / Значит ― срок подходит:
восстанье с наступлением сольется…
Сказал Гремякин:/ «А ведь надо знамя.
Никак нельзя без знамени начать…»
… И Люба с Катей трудятся ночами
над жаркой полосою кумача.
Древко готово… Всё уже готово…
Наутро сразу в нескольких местах ―
в Кондратьевке, в Гусиной, в Снегиреве ―
под этим знаменем должны восстать.
Гремякин подтверждает приказанья.
Все разошлись. / В притихшей мастерской
остались только первороссияне ―
прилаживают знамя на древко.
О, как их взоры блещут, разгораясь,
как сердцу их бесстрашному легко!
И вдруг,/ нежданно,/ настежь дверь сарая,
в дверях ― казаки,/ с ними ― Щураков.
И если б даже скрыть успели знамя, ―
попытка ничему б не помогла:
первороссийцы ощутили сами,
что это ― гибель,/ это ― смерть вошла.
Казаков ― сотня, озверевших, дюжих,
а питерцев ― не больше десяти,
и к каждому в упор десяток ружей
рванулось сразу ― с места не сойти…
И Катя встала рядом со Степаном,
и за плечо Алешу взял Степан,
и сдвинулась под знаменем багряным
плотнее горстка первороссиян.
И в этом столько мощи гордой было
и так была осанка их грозна,
что на минуту в кузне наступила
бездонная, как вечность, тишина.
И вдруг Василий всей душой услышал
тот солнечный, тот лучший свой рассвет,
когда он понял, что в Коммуне дышит
и что для коммунара смерти нет.
«И если даже мы погибнем,/ сами
не совершив того, чего хотим, ―
всё довершат идущие за нами
по нашему открытому пути.
Я видел их. Они идут за мной
по всей земле, неукротимей лавы,
идут за мною ― за моей страной.
Так вот оно ― бессмертие и слава!»
И, оглядев с презреньем казаков,
сказал Василий, полон властной силы:
«Ты опоздал с расправой, Щураков!
Уже Коммуна в мире победила».
Их расстреляли тут же, в мастерской,
и разнесли, в щепу разбили зданье.
…………..
Наутро в селах началось восстанье.
Его возглавил Кеша Боровой.
Он несся на коне, вооруженный
винтовкою ― подарком Ильича,
безжалостный, прекрасный, обожженный,
вздымая ввысь лохмотья кумача.
И всё грознее, злей и горячее
восстанье шло―/ как спущенный курок,
и встали восемьдесят шесть ячеек
в назначенный погибшим штабом срок.
В отрядах были пики и кинжалы,
гранаты петроградской мастерской.
Строительство Коммуны продолжалось,
как вдохновенный всенародный бой.
«За власть Советов!» / Лезвие в отсветах
пожаров, ― лезвие точил Степан.
Еще село встает… / «За власть Советов!»
И множатся отряды партизан,
и беззаветней всех,/ и боль, и ярость,
и скорбь свою расходуя сполна,
дерутся петроградцы-коммунары,
твердя друзей погибших имена.
Неумолимы в праведной расплате,
они врага с путей своих смели
и вместе с Красной Армией вошли
как победители ― в Семипалатинск.