ЖАР-КУСТ
Был сахарным тот клен. / Стал ― пень трухлявый.
Не украшал… И на хозяйский вкус
был тамариск (а пень ― ему оправой)
посажен прямо внутрь. И вырос куст.
И зимами, что тут сквозят недлинно, ―
в извоях вся, суставчата, как свих,
вершинится кленовая руина
зигзагами ветвей, на вид ― своих.
Но не былой осанистый рисунок,
а по изломам древних свастик, дуг,
вот что в себе таит индейский сумак:
стрелец из них нацеливает лук.
В засаде скрыт, и не один, конечно…
Зато, когда весна берет свое,
на каждый сук садится наконечник,
и набухает почкою копье.
Удары бьют, но не наносят раны.
Наоборот, как бы родясь из них,
вылазят на глазах, нежны и рваны,
охапки листьев, трижды разрезных.
И дальше распушась (ни пня не видно),
накапливают летом ярь и яд.
Тут их курчавость, что на вид невинна,
кого не соблазнит? А ведь ― грозят…
И осенью ― вдруг из зеленых кружев
как палевым и желтым полыхнет!
Еще бы ― прошлогодний клен на ужин,
чей без остатка тук сжирает тот,
куст, опаливший выступы предметов
вокруг себя, кто сам пунцов бывал,
кто делается в ржави ― фиолетов,
а в пурпуре ущербном ― пылко ал.
Тот жар (тот ― куст! ) влезает яро в око,
зеницу злыми спектрами свербя,
протуберанец в глаз вонзив глубоко…
― Кленовый прах, не помнящий себя!
Шампэйн, Иллинойс, октябрь 1998