Грузовики спесиво протрусили,
над мостовой кривая тень легла,
затянутые рыжей паутиной
четыре ржавых дрогнули угла.
Столетний дом встряхнулся беспокойно:
он чует смерть в рычаньи колеса ―
она склонилась за стеной с поклоном
и вежливо блестит ее коса.
За парусиной острие не ранит:
печаль и гнев для жизни исчерпав,
она лишь слушает, как в балагане
смеются восковые черепа,
как бродит тень по трещинам мозаик ―
по мишуре плакатов и реклам,
и спит спокойно ласковый хозяин,
подушками прильнув к ее ногам.