Not with a bang but a whimper.
T. S. Eliot
Март на исходе, и сад мой пуст.
Старая птица, сядь на куст,
у которого в этот день
только и есть, что тень.
Будто и не было тех шести
лет, когда он любил цвести;
то есть грядущее тем, что наг,
делает ясный знак.
Или, былому в противовес,
гол до земли, но и чужд небес,
он, чьи ветви на этот раз ―
лишь достиженье глаз.
Знаю и сам я не хуже всех:
грех осуждать нищету. Но грех
так обнажать ― поперек и вдоль ―
язвы, чтоб вызвать боль.
Я бы и сам его проклял, но
где-то птице пора давно
сесть, чтоб не смешить ворон;
пусть это будет он.
Старая птица и голый куст,
соприкасаясь, рождают хруст.
И, если это принять всерьез,
это ― апофеоз.
То, что цвело и любило петь,
стало тем, что нельзя терпеть
без состраданья ― не к их судьбе,
но к самому себе.
Грустно смотреть, как, сыграв отбой,
то, что было самой судьбой
призвано скрасить последний час,
меняется раньше нас.
То есть предметы и свойства их
одушевленнее нас самих.
Всюду сквозит одержимость тел
манией личных дел.
В силу того, что конец страшит,
каждая вещь на земле спешит
больше вкусить от своих ковриг,
чем позволяет миг.
Свет ― ослепляет. И слово ― лжет.
Страсть утомляет. А горе ― жжет,
ибо страданье ― примат огня
над единицей дня.
Лучше не верить своим глазам
да и устам. Оттого что Сам
Бог, предваряя Свой Страшный Суд,
жаждет казнить нас тут.
Так и рождается тот устав,
что позволяет, предметам дав
распоряжаться своей судьбой,
их заменять собой.
Старая птица, покинь свой куст.
Стану отныне посредством уст
петь за тебя, и за куст цвести
буду за счет горсти.
Так изменились твои черты,
что будто на воду села ты,
лапки твои на вид мертвей
цепких нагих ветвей.
Можешь спокойно лететь во тьму.
Встану и место твое займу.
Этот поступок осудит тот,
кто не встречал пустот.
Ибо, чужда четырем стенам,
жизнь, отступая, бросает нам
полые формы, и нас язвит
их нестерпимый вид.
Знаю, что голос мой во сто раз
хуже, чем твой ― пусть и низкий глас.
Но даже режущий ухо звук
лучше безмолвных мук.
Мир если гибнет, то гибнет без
грома и лязга; но также не с
робкой, прощающей грех слепой
веры в него, мольбой.
В пляске огня, под напором льда
подлинный мира конец – когда
песня, которая всем горчит,
выше нотой звучит.
октябрь 1968
T. S. Eliot
Март на исходе, и сад мой пуст.
Старая птица, сядь на куст,
у которого в этот день
только и есть, что тень.
Будто и не было тех шести
лет, когда он любил цвести;
то есть грядущее тем, что наг,
делает ясный знак.
Или, былому в противовес,
гол до земли, но и чужд небес,
он, чьи ветви на этот раз ―
лишь достиженье глаз.
Знаю и сам я не хуже всех:
грех осуждать нищету. Но грех
так обнажать ― поперек и вдоль ―
язвы, чтоб вызвать боль.
Я бы и сам его проклял, но
где-то птице пора давно
сесть, чтоб не смешить ворон;
пусть это будет он.
Старая птица и голый куст,
соприкасаясь, рождают хруст.
И, если это принять всерьез,
это ― апофеоз.
То, что цвело и любило петь,
стало тем, что нельзя терпеть
без состраданья ― не к их судьбе,
но к самому себе.
Грустно смотреть, как, сыграв отбой,
то, что было самой судьбой
призвано скрасить последний час,
меняется раньше нас.
То есть предметы и свойства их
одушевленнее нас самих.
Всюду сквозит одержимость тел
манией личных дел.
В силу того, что конец страшит,
каждая вещь на земле спешит
больше вкусить от своих ковриг,
чем позволяет миг.
Свет ― ослепляет. И слово ― лжет.
Страсть утомляет. А горе ― жжет,
ибо страданье ― примат огня
над единицей дня.
Лучше не верить своим глазам
да и устам. Оттого что Сам
Бог, предваряя Свой Страшный Суд,
жаждет казнить нас тут.
Так и рождается тот устав,
что позволяет, предметам дав
распоряжаться своей судьбой,
их заменять собой.
Старая птица, покинь свой куст.
Стану отныне посредством уст
петь за тебя, и за куст цвести
буду за счет горсти.
Так изменились твои черты,
что будто на воду села ты,
лапки твои на вид мертвей
цепких нагих ветвей.
Можешь спокойно лететь во тьму.
Встану и место твое займу.
Этот поступок осудит тот,
кто не встречал пустот.
Ибо, чужда четырем стенам,
жизнь, отступая, бросает нам
полые формы, и нас язвит
их нестерпимый вид.
Знаю, что голос мой во сто раз
хуже, чем твой ― пусть и низкий глас.
Но даже режущий ухо звук
лучше безмолвных мук.
Мир если гибнет, то гибнет без
грома и лязга; но также не с
робкой, прощающей грех слепой
веры в него, мольбой.
В пляске огня, под напором льда
подлинный мира конец – когда
песня, которая всем горчит,
выше нотой звучит.
октябрь 1968
Анализ стихотворения И.А. Бродского "Песня пустой веранды"
- Общее впечатление
- Стихотворение погружает читателя в атмосферу завершенности и печали.
- Темы одиночества, утраты и пустоты пронизывают текст.
- Структура и композиция
- Стихотворение состоит из нескольких частей, каждая из которых подчеркивает центральные темы.
- Присутствует четкая рифмовка и ритм, что придает произведению музыкальность.
- Тематический анализ
- Одиночество
- Символика пустого сада и старой птицы отражает темы утраты и изоляции.
- Упоминания о "пустой веранде" создают ощущение заброшенности.
- Время и память
- Упоминаются "шесть лет", что указывает на временные рамки утраты радости и жизни.
- Процесс забвения и меняющегося восприятия жизни прослеживается через образы.
- Судьба и жертва
- Птица, которая должна "покинуть свой куст", становится метафорой для личных жертв.
- Анализируются внутренние конфликты и борьба между желанием жить и осознанием пустоты.
- Одиночество
- Литературные приемы
- Аллегория
- Старая птица и голый куст образуют яркий символ одиночества и безысходности.
- Метафора
- Сравнение жизни с "песней", которая "выше нотой звучит", предполагает надежду даже в трудные времена.
- Антитеза
- Обострение контрастов между яркими воспоминаниями и текущим состоянием.
- Аллегория
- Философские размышления
- Автор затрагивает вопросы существования, смысла жизни, и отношения человека к неизбежному.
- Заключение стихотворения оставляет открытые вопросы о природе бытия и судьбы.
- Эмоциональная нагрузка
- Произведение вызывает эмоции сострадания и меланхолии.
- Заброшенные объекты олицетворяют внутренние переживания и страдания автора.
Стихотворение Бродского "Песня пустой веранды" является глубоким самоанализом, в котором поэт вплетает свои личные переживания в общие философские экзистенциальные вопросы.
