ИТОГИ
Нас всегда нехватает на эпилоги…
В самой сонной точке земного шара
Уж который год мы подводим итоги
За бетонною стойкой последнего бара.
Время кончено утреннего карантина ―
Это час перемены заученных действ:
Отупевших от джаза бессонных кретинов
Заменяют почтенные люди семейств.
Здесь часы протекают в замедленном темпе ―
Одичавший Запад и дикий Восток ―
Сюда город сбрасывает, как демпинг,
То, чего переварить он не смог.
Утверждаешься в справедливости Беркли,
Наблюдая в соломинку льдистый бокал,
И опять в одном помутневшем зеркале
Отражается ряд помутневших зеркал.
Среди тостов, пари и бессмысленных реплик
Сигареты залитой прорежется треск, ―
Через час на чешуйках в размазанном пепле
Выпадает искрами звездчатый блеск.
От коктейлей, проглоченных натощак,
Еле двигаясь, как неживой,
Говорить с чужим о ненужных вещах,
Рискуя своей головой.
«Старых ценностей нет-де, иные не созданы,
Над землей призрак некой свободы возник, ―
Может в эту минуту в Москве или в Лондоне
Навсегда умирает последний Старик».
Пусть он чист и невинен, как горный источник,
Ты источнику горному все же не верь, ―
Ты не знаешь, какого сорта молочник
Постучится наутро в примерзшую дверь.
«В ту же сторону будет вращаться Земля
И по радио будут все те же мотивы,
А до них дойдут лишь раскрошенный камень Кремля
Да окаменевшие презервативы».
Не успел еще выйти ― навстречу тебе ―
Полупьяной рукой прикрывая погоны,
В дверь вломился со шлюхой майор МГБ [эмгебе] ―
Пропивать магаданские миллионы.
Будь спокоен ― теперь не поможет зарядка, ―
Этот час всегда напомнит о том,
Как за шторой бессонного Дома Порядка
Прочернел силуэт, пригрозивший перстом.
Резким газом асфальт обдавая,
В подворотню откатится ЗИС,
По неровным ступенькам ступая,
Ты привычно спускаешься вниз.
Дробно бьют о простывшие кафли
Струйки терпкой и дымной мочи,
И плафоны, что хлором пропахли,
В сумрак скупо цедят лучи.
«А когда в родниках станет красной вода,
И не будет нигде неразрушенных зданий,
Мы возможно припомним, что эти года
Дали нам драгоценную злость ожиданий».
Когда в небе зашарит прожектор,
Под неверной трезвея луной, ―
Хорошо по морозным проспектам
Одному возвращаться домой.
А луна обнаглевшим швейцаром
Тебе в душу пытается влезть, ―
Он открыл тебе двери даром,
Но теперь приготовил месть.
Он, подобно шпиону и вору
Подползет к окну твоему,
И придется задернуть штору,
Чтоб закрыть дорогу ему.
Переходы луны через улицы жестки,
Нет машин и немного не по себе,
Одноцветные кошки на всех перекрестках
Пересекают дорогу тебе.
И не в силах подняться с умственной мели,
Но держась за уже ушедшим другим,
Ты уходишь один в середине апреля
По кривому асфальту, считая шаги.
Ты сумел бы. В тебе бы достало сноровки,
Повернувшись, уйти через поле и в лес,
Ты сумел бы ножом перерезать веревки
И сумел бы патроны проверить на вес.
Но ты сам виноват и не следует злиться.
(Пусть просохнет от липкой настойки нутро),
Ты шагаешь пустыми ногами убийцы
В полутемные арки пустого метро.
Но уже извивается поезд хвостатый
И лампы сбегаются вниз по стержню,
А ты мчишь, обгоняя пустой эскалатор.
И некому крикнуть ― гражданка, лыжню!
К сожаленью, обратно придется вернуться, ―
Под часами зевает милиционер, ―
С пневматическим визгом ворота замкнутся,
Полусонный, ты снова выходишь наверх.
Ну, как будто все кончилось благополучно, ―
Озверевший кондуктор мелькнет у окон,
Захватив ускользающие поручни,
Ты вползешь на коленях в последний вагон.
Но еще не успеешь осилить порога,
А рванешься к асфальту под режущий шарк ―
Непонятно, зачем в половине второго
Отправлять трамваи в бессмысленный парк?
Но пытаясь с панелью найти параллельность,
Через души дождя равномерно дает
Огни Эльма трясущийся желтый троллейбус,
Тот, который случайно тебя довезет.
Затекли по стеклу дождевые морщины,
По сравненью с трамваем здесь просто жара,
Ты отвалишься в угол безлюдной машины, ―
И кондуктор к тому же, как пробка, стара.
Но так как бус забирает направо,
Соскакиваю на предыдущем углу,
И собою едва не измерив канавы,
Сажусь на панели, как на полу.
Но отряхнув кое-как свои брюки,
Я быстро поднялся и вновь зашагал,
Пока не дало на нетрезвые руки
Окно вытрезвителя желтый сигнал.
Здесь, когда выгружают любителей вин,
То воздух захлебывается в икоте
И долго буксуют колеса машин
На обледеневшей блевоте.
И чтобы тебя не заметил охранник.
Ты к стенке прижавшись, крадешься, как вор,
И переметнувшись задворками бани,
В три ночи ты ввалишься в собственный двор.
И к свету руку ближе подняв,
Ты в скважине шарил ключом,
А захлопнув дверь за собой в сенях,
Ты ее проверял плечом.
Ждешь в тот час, когда храп и соития в мире,
И не слушают пальцы и спит один глаз,
Как подаст в опустевшем под утро эфире
Позывные синкопы неведомый джаз.
И своею слюной захлебнешься опять,
И из глотки сорвутся слова ―
«Я может быть тоже хочу искать
Блаженные Острова!»
У других были те же заботы, ―
Им не лучше пришлось твоего, ―
Все умели свести свои счеты,
Но с тобой будет проще всего.
Будет просто, как все на свете,
Будет жаркий и нудный бой, ―
На таком же, как этот, рассвете,
Ты сожжешь мосты за собой.
Поверх формы напялив спецовку,
После боя, в глухой тишине,
Зарядив напоследок винтовку,
Ты исчезнешь на той стороне.
И сосед о тебе забудет,
Дома ты не оставишь жены…
Ну а если ее не будет
Твоей желанной войны?
… После нескольких стычек на перекрестках
Зимним солнечным утром солдаты придут,
И оставя следы потолочной известки,
По расстроенной лестнице вниз поведут. ―
По воронкам в асфальте разбитых кварталов,
Мимо вышитых пулями окон и рам
Опустевших домов и убитых вокзалов,
И по задним заснеженным мартом дворам,
По тропинке, мочою простроченной рыжей,
Проведут и поставят к холодной стене.
… Хорошо бы в такую погоду на лыжах
В вихрях солнца растаять в лесной белизне.
… Так же будет пестреть барбизонское небо
И влюбленных ворон разбередит весной,
Не имея в карманах ни денег, ни хлеба,
Я вернусь неизвестно откуда домой.
Тяжело отсчитаю глухие ступени,
Утром мне очень трудно будет уснуть,
Я прижму к холодной стенке колени
И умершую кошку возьму на грудь.
Ветер будет свистеть в изрешеченной крыше
И засасывать в щели хромых пауков,
Только мне это радостно будет слышать ―
Я в родной невеселой Стране Дураков.
Стуча о железо новым железом
В хрусте и треске жилистых свай
Пролязгал по мокрым утренним рельсам
Первый полупустой трамвай.
Вот часы и отпели мой день рождения, ―
Значит мне девятнадцать, а двадцать исполнится, ―
Я узнаю новое наслаждение ―
Тискать в подъезде тело любовницы.
И время пройдет вереницею лет,
И я стану довольным собою и гордым
И никогда я больше не встречу рассвет
В незнакомой мне части знакомого города.
… По дорожкам от зноя усталым,
Где трава желта, как табак,
В тихий час, когда по бульварам
Педерасты проводят собак.
Под конец мрачноватого душного лета
Я вернусь издалека и сброшу рюкзак
И с друзьями пропьянствую до рассвета,
А наутро возможно будет и так, ―
Возьму и вылью на дрожащую бумагу
Невнятных образов перебродивший сок,
Собрав себя к решающему шагу ―
Провесть черту и подвести итог. ―
То, что было ― забыто, а есть настоящее
И загадывать в будущее нельзя, ―
Что мне думать о потустороннем ящике ―
Лучше жизни хоть раз посмотреть в глаза.
Если мне не придется по фене ботать,
Я уйду из мира коктейлей и книг, ―
Да и чорта ли мне?! ― Придется работать
Безразлично для этих или других.
1953―54