Нас дороги манили дарами войны,
Нам противник запутывал след,
На который зрачок недомерка-луны
Проливал чахоточный свет.
Каждый только и ждал, кого бы убить
И добыче каждый был рад,
И соседу очень хотелось всадить
В партизана первый заряд.
Ведь совсем нетрудно было гвоздить
Сапогом черепа детей
Или старому негру клюкву пустить
На потеху наших людей.
Мы, врываясь в деревни, стреляли кур,
И не жравшие много дней,
Свежевали в жару под колесами фур
Еще полуживых свиней.
А потом нас мучил кровавый понос
И кровавые блохи в глазах,
И на часы застревал обоз
В тропических лопухах.
Ну а кто еще оставался жив,
Те ― в леса, бросая нам жен,
А мы, керосином солому облив,
Жгли поля с четырех сторон.
Все равно их некому было жать,
А огонь жарил птиц налету,
И нам было радостно сознавать
Нашу неправоту.
Но и знали зато, что за каждым кустом
Стерегут нас стрела и капкан, ―
Все же весело было ружейным стволом
Раздвигать гирлянды лиан.
Ну и что же? Ведь мы не смущались ничем,
Когда пили в Европе за старт,
Когда брали винтовку и пробковый шлем
И колоду засаленных карт.
И теперь нам одно ― что пепел стряхнуть,
Что вдогонку пулю послать,
Мы не верим в то, что когда-нибудь
Нам придется за все отвечать.
Да и много ли стоила жизнь мелюзги,
Что каждый без промаха бил, ―
Устав, фильтровавший наши мозги,
Об этом не говорил.
За собой оставя горы дерьма,
Мы возьмем город лозунгом: грабь!
А потом подпалим посуше дома
Или станем насиловать баб.
А тогда уж никто никого не жалей,
И к мольбам их каждый будь глух,
Когда над веселою цвелью полей
Захохочет алый петух.